— Мам, прекрати, — шепчу, мотая головой. — Между нами нет ничего. Ты ведь знаешь теперь, что я спала с ним с поручения Царёва.

— Не говори ерунды, — отмахивается мама. — Кого-кого, а меня не обманывай.

— Ладно, — я киваю и молча пожимаю плечами. — Как скажешь.

— Извини, но я уже должна ехать, но-о-о… Я могу остаться с Даниилом, если ты хочешь поспать, а дела перенесу на завтра.

— Нет-нет! Не стоит откладывать на завтра то, что следует сделать сегодня. Тем более Даня спит.

Я присаживаюсь и улыбаюсь, но слишком театрально. Мама кривит губы, поднимает руку, словно хочет сказать что-то, жестикулируя, как она привыкла это делать, но задерживает её, а после опускает.

— Всё будет хорошо. Я имею в виду всё, Ирочка. Вы с Женечкой обязательно помиритесь. Не провожай меня, где выход я знаю.

Я киваю, а мама приближается, целует меня в макушку, заглядываю в кроватку к Дане и улыбается ему, смахивая слезинку.

Она уходит, а я чувствую себя плохой дочерью. Кажется, словно я рада была избавиться от присутствия родной матери. И не просто кажется, а так и есть, потому что я сама нахожусь в чужом доме, а мамино поведение оставляет желать лучшего…

Почему же она так себя повела?

Ведь обычно была скромной и сдержанной, а тут словно с цепи сорвалась.

Чувствую, что мне придётся извиниться перед Антиповым за мамино поведение, когда он вернётся.

Снова думаю, куда же он уехал.

Один сейчас или с той самой секретаршей? А может, с какой-то другой, более красивой женщиной?

Все эти мысли не дают покоя, и меня спасает то, что сын просыпается и начинает хныкать.

— Иди сюда, солнышко, — говорю я и встаю с кровати.

Беру с комода ватку, обмакиваю в воду и обрабатываю грудь, чтобы покормить сына. Даня пытается подняться, но у него не получается даже перевернуться. Он радуется, когда видит меня и начинает что-то гукать, а я вытаскиваю его из кроватки и прижимаю к себе.

— Я люблю тебя, сыночек! Очень сильно люблю! Прости, что не смогла подарить тебе полноценную семью.

Даня начинает шевелить ручкой и искать грудь. Я укладываю его на кровать, ложусь рядом и начинаю кормить. Малыш успокаивается, а я думаю над словами няни и доктора о том, что у нашего ребёнка может не быть такого ужасного диагноза, способного лишить жизни, полноценной точно.

Сердце сжимается в томительном ожидании. Хочется, чтобы анализы пришли хорошие, чтобы всё, что нам говорили раньше, оказалось ужасной ошибкой, но меня всё равно пугает, что ребёнок в этом возрасте не то, что не пытается сесть, он даже голову держит с трудом и крайне непродолжительное время. Я часто поддерживаю его, опасаясь, что шейка сына сломается.

Любуюсь сыном, пока он кушает, и замечаю, что он сильно похож на своего отца. Черты Антипова прослеживаются в нашем ребёнке слишком сильно. Интересно, он сам заметил это? Конечно, нет, ведь в ином случае он бы не потащил нас на этот анализ ДНК. С другой стороны, я понимаю и не осуждаю его: Женя не доверяет мне.

Получится ли у нас когда-нибудь стать хотя бы просто друзьями? Поддержкой и опорой друг для друга? Кажется, что это какие-то нереальные мечты.

— Дела отменились, поэтому я вернулся. Мама уже уехала?

Я вздрагиваю и оборачиваюсь, а Антипов пристально смотрит на меня, ни капли не смущаясь тому, что в это мгновение я кормлю ребёнка. Отвожу взгляд, потому что щёки тут же загораются от стыда.

— Да, у неё тоже возникли срочные дела. Я должна извиниться перед тобой за её поведение. Обычно мама так себя не ведёт, не знаю, что на неё нашло…

— Ничего страшного. Уверен, что всё в порядке. Я не заметил никаких странностей. Она была права — обои в коридоре следует заменить, чтобы визуально стены смотрелись просторнее.