Замшевые сапожки работы гномов безобразно испорчены золотистой смолой. Спешу со всех ног, чуть не падаю. Путаюсь в ветках плащом. Чем ближе к ребенку, чем ближе к вершине, тем плотней торчат ветки, тем сложнее сквозь них пролезать.

- Можете не торопиться, я смог зацепится за ствол. Боюсь, правда, самостоятельно мне не вылезти.

- Так ты что, эльфенок?

- К счастью, это так.

Замороженные существа. Вроде люди как люди, только остроухие, но у них нет эмоций. Надменные, холодные, горделивые. Ни разгневаться, ни улыбнуться не могут, точно лица их покрыты корочкой льда.

Паренек очутился ровнехонько между двух веток. За ствол он держится даже не рукой, подбородком. И уши не особо-то острые. Или наследный принц, или полукровка. Скорее второе. Одного принца в лес бы никто никогда не отпустил. Хотя их династия славится именно остренькими, но небольшими аккуратными ушками. Пуходерная фея, как доставать-то, чтоб не рухнуть самой. За волосы, что ли? Так оторву.

- Сейчас, погоди.

- Ни в коей мере не смею вас торопить.

- Молчи уже, бастрюк. Мама кухарка, папа эльф? Как тебя занесло-то сюда? Ну ты чудо! Мозги от кукушки? Твой мольберт лежит на той кочке?

- Мой. И я рождён в браке.

- Ври дальше. Эльфы никогда не женятся на человечках, только портят их.

Пришлось опуститься на колени, как-то упёрлась ими в тощие ветки, оттопырила попу в противовес на зависть всем болотным кикиморам. Как не хочется совать руки в эту мокрую гадость. Фу! Пальцами пролезла под руку мальчика, второй нащупала воротник. Вытянуть не получается толком. Еле-еле идёт помаленьку. И магией тут не поможешь. Коснусь, либо спалю ребенка, либо подожгу к чертям все болото. Я - огненный маг. И резерва не хватит сейчас обратиться к земле. Плечи вытянула на воздух. Освободившейся кистью парень уцепился за ветку.

- Дальше я справлюсь сам, благодарю за оказанную поддержку.

- Мой народ детей в болоте не бросает, даже чужих. Мы не эльфы.

- Эльфы тоже никого не бросают.

- Да ладно. Только ушастые способны пройти мимо дани богам, и не пошевелить даже ухом. Цепляйся второй рукой, а я за пояс тебя подтяну. Паршивец, рисовать на болоте удумал. Мать обревелась, наверное. Курочек бы рисовал. На что у них пустота а голове, а в тину и то не лезут.

- Я прощаю вам оскорбление в силу того, что обстоятельства говорят против меня.

Весь мокрый, весь ледяной и грязный. И как его теперь и куда? Плаща жалко неимоверно. Просто неимоверно. Лично добытый трофей всегда жальче, чем купленную вещицу. Парчовый, украшенный моим личным гербом, символ власти над новыми землями. Красивую вышивку тяжёлым шнуром я все же спорола. Мало ли как отнесутся к ребенку, если узнают, что это я ему помогла. Ни к чему. Еще как домой его довести, чтоб меня никто не заметил. Сидит, трясется, смотрит, как я работаю лезвием кинжала, спарывая тонкие нити, удерживающие перевитой шнурок.

- Только утром пришили, представляешь, как обидно отпарывать? Держи, с обновкой тебя.

- Я не смогу с вами сейчас рассчитаться.

- Подарок во спасение, а то заболеешь ещё. Дома-то ждут? Раз мольберт валялся, ты точно не дань богам.

- Не дань. Ждут. А вы просто так отпустите?

- Ну ты нахал! - мальчишка смешно подобрал губки при этих словах, - А черт с тобой, мольберт достану, а то сам ведь потом полезешь или ещё какая детвора. До деревни твоей далеко?

- Рядом совсем. Дойду.

- Точно? Ты вон зелёный весь, как болотная кочка. А, впрочем, и я в няньки не нанимаюсь. Вытащила, согрела, остальное не мое дело. Ухватила! Тебе повезло.

Грубо подняла мальчишку за шиворот, перехватила удобней за талию. И как благородная мать семейства пошагала к берегу. В одной руке прижатый к телу мокрый грязный ребенок, в другой мольберт. Точно, крестьянская матрона. Кто увидит из своих - хохотать будут долго.