В любом случае, капитана Швидкого в полку не любили. Не был он хорошим человеком. Точно не был! Потому и любой слух, порочащий ненавистного всем капитана Жабу, принимался как само собой разумеющееся.

– Давай-ка побеседуем с тобой, лейтенант, о том, какое поведение приличествует высокому званию – офицер Красной Армии! Армии рабочих и крестьян, которые доверили тебе боевую технику для того, чтобы ты защищал их от немецкой сволочи, ползущей на нашу землю! У нас тут война идёт, если ты не забыл!

Замполит заметно покраснел. И говорить начал с натугой. Я даже испугался немного. Вдруг припадок начнётся?

– А ты чем занимаешься?! – Швидкый судорожным движением раздавил в пепельнице папиросу. Плеснул себе в стакан воды из графина, выпил и тут же снова закурил. – А ты, сук-кин сын, жжёшь народный бензин, развлекая девок из столовой? А ты знаешь, сколько стоит нашей стране, ведущей тяжёлую кровопролитную борьбу с зарвавшимся немецко-фашистским зверем, каждый литр авиационного бензина, а? Отвечай! Что?! Ма-ал-чать! Не знаешь! А это идиотское состязание по стрельбе, которое ты устроил? Знаешь, во сколько обходится стране каждый патрон? Измождённые женщины и сопливые пацаны отстаивают по три смены за станками! И всё это для того, чтобы ты, лейтенант Иван Бобриков, развлекался, стреляя по пустым банкам из-под консервов? Так?!

– Никак нет, товарищ капитан!

– Что «никак нет»?!

– Никак нет! Не для того, чтобы я развлекался, товарищ капитан! Но… – Я набрал в лёгкие побольше воздуха. А-а, будь что будет! – Я не развлекался, товарищ капитан. Я тренировался!

– Тренировался? – скривился капитан. – В чём же ты, Бобриков, тренировался?

– Летать, товарищ капитан!

Я попытался придать лицу максимально честное и придурковатое выражение. В конце-то концов! Пусть я чуток и повыкобенивался перед Машенькой и её подругами. Это же было во время учебных полётов… Так что…

Конец ознакомительного фрагмента.