– Он что, черный?

– Да. И вы сами прекрасно это знаете, – заметил Джек.

– Я не общаюсь с черномазыми. – Шелли подняла голову и расправила плечи.

Ребекка сказала ей:

– Мы слышали о том, что Лавелль собирался прибрать к рукам торговлю наркотиками.

– Я ничего об этом не знаю и знать не должна.

Джек спросил:

– Мисс Паркер, вы верите в колдовство?

Ребекка тяжело вздохнула. Джек посмотрел на нее и сказал:

– Потерпи, пожалуйста.

– Но это же абсолютно бессмысленно.

– Я обещаю не быть слишком восприимчивым, – улыбнулся он и, обращаясь к Шелли Паркер, повторил: – Так что же, мисс Паркер, да или нет?

– Конечно же, нет.

– Я думал, что вы боитесь говорить о Лавелле из опасения, что он сглазит вас или сделает еще что-нибудь в этом роде.

– Это все полная ахинея.

– Вы в этом уверены?

– Я точно вам говорю: абсолютнейшая ерунда, рассчитанная на кретинов.

– Но вы все же слышали о Баба Лавелле? – спросил Джек.

– Нет, я только сказала вам, что…

– Если бы вы ничего не знали о Лавелле, то очень бы удивились, когда я спросил вас о колдовстве. Вы непременно спросили бы, какого черта я вообще примешиваю к этому делу какую-то магию. Вы же ничему не удивились, поскольку знаете о Баба Лавелле. Это бесспорно.

Шелли поднесла руку ко рту и начала было кусать ноготь, но, поймав себя на этом, решила, что не стоит портить маникюр за сорок долларов.

– Ладно, ладно, сдаюсь. Я знаю о вашем Лавелле.

Джек победоносно посмотрел на Ребекку:

– Вот видишь?

– Неплохо, – согласилась она.

– Грамотная тактика допроса. Воображение помогает.

Шелли спросила:

– Можно мне еще немного виски?

– Подождите, пока мы не закончим задавать вопросы, – ответила Ребекка.

– Я не пьяна, – сказала Шелли.

– Я этого и не говорила.

– Я никогда не пьянею. Я не панк.

Она поднялась с софы, подошла к бару и налила еще немного виски. Затем вернулась на место и поставила стакан на столик, демонстрируя трезвость и силу воли.

Джек перехватил взгляд, каким Шелли смотрела на Ребекку. Чистая кошка, изогнувшаяся перед решающим прыжком.

Причиной напряжения, повисшего в воздухе, на этот раз была не Ребекка. Она говорила с Шелли вполне прилично до тех пор, пока та не стала болтать насчет желтых. Злилась и нервничала Шелли, видимо, сравнив себя с Ребеккой и осознав свое положение.

Как и Ребекка, Шелли Паркер была привлекательной блондинкой. Но на этом их сходство и заканчивалось. Внешность Ребекки говорила о ее интеллигентности и утонченности. Ничего этого не было у Шелли. При том, что ее волосы были тщательно пострижены и уложены, она имела фривольный вид. Широкоскулое лицо с короткой верхней губой и небольшим ртом было перегружено косметикой. Голубые глаза были лишены того осмысленного блеска, который так украшал Ребекку. Фигура Шелли вызывала представление о французской булочке, пышной и мягкой, с избытком масла, яиц и сахара, хотя следовало признать, что в узких черных слаксах и ярко-красном свитере она смотрелась очень даже ничего.

Пожалуй, на ней было слишком много драгоценностей: два браслета, два кольца, дорогие часы, два кулона на золотых цепочках – один с бриллиантом, другой с крупным изумрудом величиной с орех. Ей было двадцать два года, и мужчины, используя ее не совсем деликатным образом, перестанут дарить ей драгоценности лет этак через семь-восемь.

Джек знал, почему ей не понравилась Ребекка.

Шелли была той женщиной, которую мужчины хотели, о которой мечтали. А Ребекка не только вызывала у них желание – она была из тех женщин, на которых женятся.

Джек мог представить себе неделю с Шелли Паркер на Багамах. Это было бы здорово! Но только неделю. После семи дней, несмотря на ее энергию и несомненную профессиональность в постели, ему бы все это надоело. В конце недели ему было бы все равно, с кем говорить: с Шелли или со стеной. А вот Ребекка никогда бы ему не надоела. В ней сокрыта непознаваемая глубина, и даже после двадцати лет совместной жизни он все равно считал бы ее привлекательной.