Как ни жутко было заходить в спальню, но пришлось: увидит тётка Клавдия, что они похозяйничали, и прибьёт обоих. Пихая друг друга локтями и шикая, Прошка с Настёной подкрались к ситцевой занавеске и увидели: чёрной книги на полу нет, крышка сундука опущена. О порушенном порядке напоминал всего-то лежащий на дерюжке замок. Со всеми предосторожностями они закрыли сундук, поправили сбитую дорожку. Ключ убрали на место, в шкатулку с картами. Авось не прознает хозяйка.

Загуляли холодные ветра. За окнами то сыпал дождь, то падал снег. Спать на чердаке стало зябко, от печной трубы сочилось слабое тепло.

Тётка Клавдия поднялась на подловку, посмотрела, как ёжится Прошка, и велела перебираться на печь. Он отнекивался, говорил, что ни капли не мёрзнет. Хозяйка прикрикнула, и Прошка с сожалением подчинился, перенёс вниз постель и вещички.

Однажды тётка Клавдия, непривычно бодрая и оживлённая, заставила Настёну вымыть избу, вытряхнуть половички и заново побелить печку.

– Чего это она такая весёлая? – заинтересовался Прошка.

– Сегодня Велесова ночь, хозяйка ждёт гостей, – объяснила Настёна, расстилая чистые полосушки.

Он вспомнил, как уважала этот праздник мамка: начисто мыла избу, на подоконниках раскладывала веточки рябины с ягодами, чтобы отпугнуть нечисть; варила брагу, жарила рыбу, пекла пироги и сдобные пышки.

В Велесову ночь после заката никто за порог не выходил. Говорили, что снаружи блуждают мёртвые, а встреча с ними не сулила ничего хорошего. Дверь тоже никому не открывали. Добрые люди в такую пору дома сидели, одна нечисть по улице шаталась.

Сбегал Прошка за рябиной, живописно разложил её на окнах. Красные грозди горели заревом, изба сразу стала нарядной. Он кинул в рот несколько ягод, прихваченных морозом, сладковато-терпких, и зажмурился от удовольствия. Вкусно, и никакой лампасеи не надо.

Прошка надеялся, что тётка Клавдия восхитится красотой, но та мельком взглянула и нахмурилась:

– Это на кой?

– Мамка всегда так делала, чтобы нечистую силу отогнать, – обернулся с улыбкой Прошка. И осёкся. Вот балда, не то он сказал, ой не то…

– Нечистой силы испужался? – сложила руки кренделем хозяйка и приказала: – В помойную яму выброси.

Пришлось Прошке послушаться, убрать рябину с окон. Выкидывать её он не стал, спрятал в чулане. Пригодится к чаю.

Весь день тётка Клавдия стряпала, а ближе к ночи, когда Прошка улёгся спать, она начала собирать на стол, как будто и не ужинала. На чистой скатерти появилась дюжина тарелок, стаканы, две сороковки3, густое хлёбово в большой корчаге, мясо, яичница, пироги, каравай хлеба и корзина яблок.

Прошка начал задрёмывать. И когда, как мамка говаривала, ангелы зашелестели над головой крыльями, навевая сон, был разбужен громким стуком в дверь. Разлепив глаза, увидел: хозяйка подхватилась, побежала открывать и приветливо, со всем уважением, пригласила кого-то войти.

Он присмотрелся, и холодок заструился по спине. Правильно у них в селе говорили: добрые люди в такую ночь из дома носа не высунут. В избу вошли упыри – живые мертвяки, страшные, с застрявшей в волосах землёю; зацокали копытами рогатые черти, забежали два волка-оборотня, покрутились-повертелись, ударились о пол и превратились в людей – молодого мужика и старуху. Гости уселись за стол, тётка Клавдия принялась их потчевать.

Прошка забился в угол печки, укрылся одеялом с головой, зажмурился и представил, что он зайчонок в норе. Вьюга надежно занесла сугробами его убежище, не видно ни норы, ни самого Прошки.