– За что? – удивился парень.

– Пришли с обыском, офицер во время допроса ударил отца, и он умер.

– А мама?

– Мама? Мамы не стало раньше. Я ее очень любила.

– Значит, ты одна?

На ее глаза навернулись слезы:

– Теперь одна. После того, как похоронила Ривочку.

Полицейский сделал глоток кофию, уточнил:

– Одна и без денег?

– Ничего, – отмахнулась Соня. – Будут деньги, будет все.

Парень полез в задний карман брюк, вытащил бумажник, протянул девушке купюру.

– Возьми. На первое время.

– Спасибо, пан офицер. Мне просто так никто еще не давал денег.

Он рассмеялся.

– Значит, я буду первым! – Он рассчитался с официантом, поднялся. – Счастливо.

Соня тоже поднялась. Двинулась следом за полицейским, увидела бумажник, торчащий из его кармана, незаметно потянулась длинными пальцами. Но в какой-то момент отдернула руку, тронула парня за локоть.

– У вас бумажник… Смотрите, чтобы не вытащили.

Он улыбнулся.

– У полицейских не вытаскивают!

Полицейский ушел. Сонька тяжело и беспомощно опустилась на стул, поблуждала взглядом по сидящим в кафе и обратила внимание на тучного хмельного пана, дремавшего за столиком.

Сонька поднялась и, направляясь к выходу, по пути изящно подцепила плотно набитую сумочку пьяного пана.

Поезд стоял под парами, готовый к отбытию. На вагонах сияла начищенная надпись «Варшава – Москва».

Соня в изящной легкой шубке направилась к кондуктору. Предъявила билет и поднялась по ступенькам в вагон. Все купе были изолированы друг от друга и представляли собой уютные кабинки с запирающимися дверями. Соня зашла в свое купе, и ей навстречу поднялся молодой галантный юнкер, лихо щелкнув каблуками.

– Прошу, мадам.

– Мадемуазель, – поправила его Соня.

– Простите, мадемуазель, – исправился молодой офицер и представился: – Юнкер Горожанский.

Он помог девушке положить небольшую коробку с вещами на полку, сам уселся напротив.

– Как зовут прелестную мадемуазель?

– Софья Александровна.

Он оценил ее изящную одежду, модную обувь, тонкие пальчики и остался весьма доволен.

– Прелестно. Софья Александровна направляется в первопрестольную?

– Да, к папеньке с маменькой.

– Ах, боже мой, – всплеснул ладонями Горожанский. – Как это дивно звучит – к папеньке с маменькой! Простите, – он вопросительно уставился на красивую девушку, – в вас есть южная кровь?

– Да, я иудейка.

– Великолепно! Великолепно, что вы не стесняетесь в этом признаться.

– А почему я должна стесняться своей национальности? – нахмурилась Соня.

– Ни в коем случае, мадемуазель, – вспыхнул юнкер. – Я обожаю людей вашей национальности. У меня среди них есть даже друзья. А откуда, простите, столь необычное произношение? Вы воспитывались не в России?

– Я воспитывалась в Париже, – с очаровательной улыбкой ответила Соня и взглянула в окно. – Не знаете, какая станция следующая?

– Клин. Городишко маленький, довольно уютный, хотя народ диких нравов.

– В чем же диких?

– Пьянствуют чрезмерно. А в хмельном состоянии народ становится воистину диким. – Горожанскому что-то пришло в голову, и он воскликнул: – Кстати! А не выпить ли нам с вами чего-нибудь? Шампанского, к примеру!

– Отчего же? С удовольствием, – очаровательно улыбнулась девушка.

– Момент! Я закажу!

Юнкер пружинисто встал и покинул купе.

Соня выждала какое-то время, прислушиваясь к шумам в коридоре, на всякий случай выглянула из купе и увидела, что юнкер мило беседует с какой-то барышней. Он тоже заметил соседку, махнул ей, показывая, что направляется в буфет, и торопливо удалился.

Соня быстро заглянула под полку, увидела там довольно большой чемодан юнкера и стала смотреть в темное вагонное окно. Вскоре дверь открылась, и в купе вошел сначала официант с серебряным подносом в руках, а следом за ним протиснулся возбужденный юнкер.