– Медом так и мажешь, Мамай.

– Правду говорю. Надо постараться, Соня. – Червонный Валет говорил искренне. – Подумай. Подумай и подсоби Мамаю. Я этого не забуду.

Она помолчала и отрицательно покачала головой.

– Нет, Мамай, своей волей рискнула бы, дочкиной не стану.

Вор схватил ее за руку.

– Я тебя из северов выдернул?

– Спасибо тебе за это.

– Знаешь, на каких правах здесь пребываешь?

– Догадываюсь.

– Ты беглая! В любой момент за задницу схватят, и что – опять, Мамай, помоги?

– Не схватят. Возьму дочку, схоронюсь в каком-нибудь медвежатнике, хрен меня найдешь.

– Найдут, Соня. И в медвежатнике найдут, везде найдут. Ты не просто воровка, ты – Сонька Золотая Ручка.

Та опять помолчала, потом нехотя кивнула:

– Хорошо, я прикину.

Мамай поднялся, без лишних слов поцеловал воровке руку и направился к выходу. Остановившись у порога, он неожиданно предупредил:

– Будь осторожней, Соня.

Она с насмешкой посмотрела на него.

– Посылаешь на дело и сам же мандражуешь?

– Не за дело мандражую. По улицам стало опасно ходить.

– Что это с тобой, Мамай? Неужто целкача нет на пролетку?

Вор проигнорировал ее издевку, помолчал, подбирая слова.

– Ты ведь жидовка?

– Иудейка.

– Вот и я об этом. Народ сейчас лютый пошел. Особенно по вашей национальности. Бьют жестоко и подло. Мои работнички будут атасить тебя. На всякий случай.

– Как-то никогда не ходила под присмотром.

– Береженого, Соня, не только Бог бережет.

В сопровождении Кабана и Артура Мамай ушел. Оставшийся Улюкай подсел к задумчивой воровке и негромко поинтересовался:

– Чего такая смурная, Соня?

– Думала вот отвести дочку в сторону от шуши, да, похоже, пока не вытанцовывается.

Воры снимали для Соньки с Михелиной большую квартиру в дорогом доходном доме на Петроградской стороне, недалеко от Петропавловской крепости.

Михелина удивительно походила лицом на мать, в ее пугливо распахнутых глазах уже просыпалась очаровательная маленькая женщина, а на верхней губе едва заметно пробивался темный чувственный пушок.

Она сидела за столом в гостиной, удивленно и настороженно глядя на чем-то озадаченную мать.

На кухне гремела посудой дебелая, широкозадая прислуга Ольга по прозвищу Слон.

– Нужен твой совет, Миха, – промолвила наконец Сонька.

Она называла дочку Михой, когда испытывала особую нежность к ней.

– Мой совет? – удивилась дочь. – Слушаю тебя.

– Мы должны помочь одному человеку, – сказала Сонька. – Дело трудное. Но оно должно стать последним.

– Последним – это как?

– Больше воровать не будем. Уйдем от этого. Я дала себе слово.

– Мам, а жить на что?

– Наймусь к богатым в прислуги, – отшутилась та.

– И стыришь все, что плохо лежит, – рассмеялась дочка.

В гостиную бесцеремонно вошла Ольга и громко заявила:

– Нужны деньги на базар. Никакой жратвы в доме нет.

Сонька достала из сумочки пару купюр, протянула прислуге.

– А шепчетесь чего? – настороженно спросила та. – Опять чего-то затеваете?

– Ступай по своим делам и не лезь в чужие! – резко ответила Сонька.

– Вот и поговорили. К ним по-людски, а они по-собачьи, – мотнула головой Слон и потопала на кухню. – А еще господа прозываются… Из грязюки – в князюки!

Хмыкнув, она с силой захлопнула дверь.

– Хамка, – возмутилась мать. – Наглеет день ото дня.

– Так выгони ее, – пожала плечиками Миха.

– Как-то не с руки. Слишком много знает про нас.

– Потому и наглеет, – кивнула дочка и заговорщически подсела к матери поближе. – Ну и в чем мы должны помочь человеку?

Был ранний вечер.

Зажигались уличные фонари, на улицах появилась праздная, гуляющая публика, отовсюду слышалась музыка духовых оркестров.