Меня голой сюда притащили. Потрясающе! Почему же в гостиную, а не на старую площадь перед воротами в замок? Там народу побольше, и точно уже не сбежать.

Три.

Поразмыслив немного и выслушав визги служанки, сопровождавшие грохот разбитых предметов, я трезво решила в себя до времени не приходить. Воздержусь, извините.

Сейчас приползет старый лекарь, будет долго шипеть и ругаться, жаловаться на все многочисленные свои хвори, потом на злых родственников, потом велит унести меня в лекарскую. Прекрасно! Вот туда мне и нужно. Папеньку не допустят в святая святых эскулапа. Там, за стальным стеллажом, в узкой нише стоит замечательная бутыль. Лекарь наш пуще верной супруги любит ее содержимое. А глава прайда Рейн, в свою очередь, каждой клеточкой кожи своего крупного организма чувствует алкоголь. Нет, туда его точно не пустят! Лишиться целого литра столетнего виски наш доктор не может никак. Абсолютно исключено.

Четыре.

Но мечтам моим не суждено было сбыться. А ведь так хорошо все продумано было.

— Что здесь происходит? — громко раздался густой женской голос тоном твердым и не терпящим возражений. Все явно вздрогнули. Даже я удержалась с немалым трудом.

Алана, моя мачеха, вторая жена главы прайда Рейнов, была женщиной очень практичной, но строгой.

Как мне позже рассказывали, овдовев внезапно и скоропостижно, безутешный отец очень скоро взял в жены единственную наследницу богатого и преуспевающего прайда Слейнов.

Полукровки. Из тех, кто получил паспорт прайда из рук последнего конунга¹, известного прогрессивными, а если точнее, практичными взглядами. Они уже долгие годы занимались мелкой внутренней торговлей. И как-то незаметно для всех порты всех островов континента перешли в руки Слейнов. Очень удачная партия. Так мелкий торгаш стал каданом².

За Алану наш прайд получил баснословные бонусы. А рождение дочерей окончательно обещало поправить дела прайда Рейн. Только вот, как обычно бывает, когда дела ведешь с торгашами, последнее утверждение оказалось с одной, очень важной поправкой.

“Если малышки получат права на достойную жизнь.”

Так звучало условие дедушки Ваннера Слейн. И главным препятствием на пути его исполнения оказалась несчастная я. Единственным, говоря откровенно, ведь девчушки росли и красивыми, и смышлеными, взяв от обоих родителей лучшее, что в тех было.

Что такое какая-то Нэрис в сравнении с судьбами целого прайда? У меня осталось в живых еще шестеро братьев, которым пристало жениться. К тому же, в отличие от сестриц, я достоинствами не блистала.

Скромный рост, тихий голос. Глаза, “от робкого взгляда которых хотелось отдать кошелек, сразу, быстро и только из жалости,”— так описал меня старый друг Диль.

Зеркала замка Рейн могли сюда только добавить хрупкие девичьи плечи, разительно контрастировавшие с крутыми перекатами женственных форм — нескромным наследием матушки. Все это странно смотрелось на тоненьких, как у летучей козы, ножках.

А успехи учебные… Так это дело усидчивости и прилежания. Особых талантов замечено за мной пока не было. Что с меня взять, кроме совести?

Хорошо так лежать, будто в обмороке, и слушать, как отец с мачехой громко ругаются, а Куста надрывно рыдает в сторонке.

— Вам было мало проблем? — Алана шипела, как огромная рассерженная речная слониха, выплевывая в отца эти сложные слова. — Вы решили угробить невесту, чтобы прибывший к нам конунг выгнал уже наконец из Золотого круга последнего представителя Рейнов?

Алана всегда многословно ругалась, выстраивая сложные и витиеватые фразы. Наверное, так ей самой аргументы казались весомей. — Прекраснейший план, поздравляю, дражайший супруг и отец, я аплодирую, я в восхищении!