Ханс Петер и младшая сестренка переглянулись. Брат откашлялся:

– Мы пытаемся научить пса разговаривать, но, похоже, ничего не получается.

– Ах вот как! Нильс говорит, он не очень смышленый.

На это ласси ощетинилась. Пес показался ей весьма разумным.

– По-моему, он сметливый. Давайте попробуем фокус еще раз. – Она подмигнула псу и наставила на него палец. – Говори, малыш!

Пес сел и залаял.

– Хороший пес! – Ласси кинула ему кусочек лефсе. – А теперь ложись!

Он послушно лег на вытертый коврик.

Еще кусочек лефсе.

– Перевернись!

Пес перекатился на спину.

– Ха! – Ласси бросила ему последний кусочек лефсе под одобрительные восклицания сестер, собравшихся вокруг посмотреть.

– Будь добра, перестань скармливать животному наш ужин, пика, – прошипела мать, положив конец веселью.

– Да, мама. – Девочка выпрямилась и вернулась к работе.

Йорунн и Ханс Петер сочувственно посмотрели на нее.

– Нильс! – весело приветствовала Йорунн мужа, когда тот вернулся с остальными парнями из хлева. – Только посмотри, моя младшая сестренка научила пса нескольким фокусам.

Нильс засмеялся и подошел, и пес старательно исполнил новые ужимки. Пока мать не смотрела, Йорунн отломила кусочек желтого оленьего сыра от лежащего на столе клина и дала собаке.

– Вот бы ты и с оленями так ловко управлялась, – тоскливо произнес Эйнар, когда садились за стол. – С нашей старшей оленухой что-то не так.

– Что такое? – встрепенулся сидевший во главе стола Ярл. – Она дает меньше молока?

– Вообще не дает, – проворчал Эйнар. – Так и норовит меня укусить, когда я подхожу близко. Даже если удается ее стреножить и привязать, ничего не выходит.

– Вот досада, – отозвался Ярл, заворачивая кусочек соленой рыбы в лефсе и принимаясь задумчиво жевать. – Та беломордая оленуха всегда была у нас лучшей.

– Если она слишком стара, чтобы доиться, то ей пора в котел, – заявила Фрида. – Зарежьте ее завтра. Торст, у тебя это хорошо получается.

Ярл покачал головой, а Нильс, муж Йорунн, ловко перевел беседу на более приятные темы. Ласси не терпелось продолжить беседу с собакой, но молодого песика выгнали в хлев, пока люди ели. Ночью пса в дом не забрали, и девочка лежала без сна в большой кровати вместе с матерью и сестрами и гадала, спятила она или просто Бог нашел странный способ благословить дитя, во всем прочем оставленное без Его попечения.

На следующее утро ласси отправилась в хлев посмотреть, как дела у Эйнара. Она послушала кур, но совсем недолго. Да, они болтали, но не очень интересно, и они не замечали, когда она им отвечала. Девочку больше заботила оленуха. Как и отцу, ей не хотелось, чтобы беломордую зарезали. Олени никогда ее особенно не занимали, но именно эта оленуха была самой красивой в их маленьком стаде.

При мысли об олене ласси остановилась, едва войдя в хлев. Ведь она говорила с белым оленем. Неужели он сотворил с ней нечто такое, что теперь она может говорить с животными? Девочка вспомнила о его поцелуе, о прикосновении его мягкого носа к своему лбу, о тепле его дыхания. И в груди у нее родилась уверенность: это дар не Бога, а странных древних духов земли.

– Ты собираешься помогать или нет? – спросил Эйнар из дальнего угла хлева.

В одной руке он держал ведро, а в другой табуретку. Они служили ему щитом, позволявшим удерживать оленуху в углу. Та жалобно мычала, ее карие глаза закатывались.

– Больно, больно, больно, – стонала она.

– Эйнар, прекрати! – Ласси подскочила к брату и легонько стукнула его по плечу. – Ей больно.

– Она просто упертая, – проворчал Эйнар, размахивая табуреткой перед носом у оленя.