Когда возвращаюсь в гостиную с чаем, Алина кутается в плед и прижигает меня холодным, уже довольно трезвым взглядом. Приходится терпеливо стоять рядом и ждать, пока она перестанет корчить обиженную девочку из возьмет чашку. Впрочем, уже после первого глотка, брезгливо морщится и демонстративно выливает содержимое себе под ноги.

— Мне нужен хороший коньяк, а это веганское пойло.

— Тогда ты ошиблась адресом - я не наливаю своим бывшим.

Алина слегка дергает головой, как будто получила оплеуху, а не всего-лишь четкое указание на ее новый статус в моей жизни.

Резко встает, даже почти не шатается, хотя вряд ли успела протрезветь за такое короткое время.

— Я тебя ненавижу, Шутов. - Четыре коротких слова, которые она беспощадно рвет как бумажки и с таким же апломбом швыряет их мне в лицо. - Ты просто мразь. Только богатая. Стоишь тут в своих дорогих шмотках, заварил какой-то всратый чай, сорванный после дождичка в четверг где-то на жопе мира, и думаешь, что имеешь право смотреть на меня свысока. Но между нами нет никакой разницы, Шутов. Хотя, знаешь, даже сейчас, несмотря ни на что, я все еще… тебя…

Она беспорядочно машет руками, как будто отбивается от роя пчел, но то самое слово так и не произносит.

— Пошел ты на хуй, урод чертов.

Алина уходит, оставив дверь нараспашку. Почему-то всегда так делала, еще когда мы были вместе у нас, как и каждой парочки на этапе притирки, случались ссоры. В наших отношениях если кто и хлопал дверью - так это я, хотя со временем искоренил дурную привычку. Через минуту отписывается водитель, что Алина с ним и он везет ее такому-то адресу. Что там - понятия не имею, но точно не ее квартира.

Иду в коридор и инстинктивно закрываю нос ладонью, потому что теперь, когда запах спиртного немного выветрился, аромат ее пряных духов воскрешает в памяти образы прошлого, которые я предпочел бы оставить в могиле.

За порогом квартиры, на полпути к лифту, валяется ее туфля кислотно-розового цвета из лаковой кожи. Странно, на ногах Алины они выглядели пошлыми и громоздкими, а сейчас, когда верчу в руках «хрустальную туфельку» моей бывшей, оказывается, что она очень маленькая, реально на нос какой-то кукле. Не представляю, чтобы налезла хоть какой-то из моих телок.

— И я все еще тебя люблю, малыш, - обреченно бормочу себе под нос. - Но ты тоже можешь валить на хуй со всеми своими заёбами.

Но нас с ней болезненно объединяет не только одна на двоих боль, но и садистское нежелание окончательно с ней расстаться.

Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых воспоминаний прошлого, копаюсь в прошлом Валерии: читаю переписки в ее мессенджере, доступ к которому мне организовали мои новоприобретенные сотрудники, читаю заметки, где так или иначе всплывают три фамилии - Завольский, Угорич, Наратов. Я прочел примерно четвертую часть, но от этой троицы уже порядком подташнивает. Даже странно, как Гарин мог позволить им вращаться на орбите своей жизни. Хотя, справедливости ради, Завольский во всей этой истории является самым бесполезным звеном. Но хоть непосредственно он не приложил к случившемуся даже пальца, его роль была не менее значимой - он свел их всех в нужном месте и в нужное время.

На часах половина четвертого утра, когда я набираю номер Валерии. Она снимает трубку после третьего гудка, и я слышу всхлип, хоть Валерия очень старается его спрятать.

— Ты на часы вообще смотрел?

Как будто я не знаю, что она так же страдает бессонницей, как и я. Разница между нами только в том, что я не реву в подушку, думая, что раз у стен нет глаз и ушей, то эти пиздострадания так и останутся только на моей совести.