Ноги словно приросли к земле. Я вижу, что ему плохо и не могу уйти.

— Уже уходишь? — интересуется вдруг Семён.

Но не смотрит на меня. Сидит, облокотившись на железную стену остановки, и смотрит перед собой.

— Нет. Я дождусь пока тебя заберут, — тихо отвечаю и стараюсь не смотреть на него.

Отхожу ещё дальше. Стоять с ним поблизости до жуткого нервозно. У него сильная аура. Мне такая не под силу. Я чувствую каждой клеточкой своего тела безумное напряжение.

Вздыхаю и гляжу на часы. Уже прошло пять минут. Где же скорая?

— Отменяй все. Я никуда не поеду.

— Почему? Вдруг у тебя травмы какие. У тебя кровь течет. Надо остановить. Ты в ужасном состоянии, если быть откровенной… 

— Ну и черт с ней. Пусть хоть вся вытечет. Буду без крови жить, — усмехается он с какой-то непонятной горечью в голосе.

Я пропускаю реплику мимо ушей. Чего он такой весёлый? Его избили. А он продолжает дерзить и строить из себя напыщенного повелителя жизни. Словно ему все нипочем. Или это маска или он есть такой на самом деле — понять пока не могу.

Так мы проводим ещё пять минут в полном молчании. Мне кажется, он смотрит на меня, хотя не уверена. Он слегка повернулся в мою сторону и просто молчит. А я нервно хожу из стороны в сторону, обняв себя за плечи. Покусываю губы в волнении. Прошу внутри себя, чтобы помощь поскорее прибыла.

Его увезут. Я пойду домой. И мы оба забудем этот случай уже завтра. Он-то уж точно…

— У тебя есть вода? — вдруг нарушает тишину.

— Нет.

— Черт, пить охота. Сушняк.

Он медленно поднимается со скамейки и встаёт в полный рост. Но тут же, чертыхнувшись, снова садится. Закрывает глаза и замирает. Дышит глубоко.

Ему становится хуже. Я, преодолевая страх, подхожу к нему и долго смотрю в лицо.

— Где же эта помощь? Что же она такая не скорая? — бормочу в тишине.

— Мне не нужна скорая. Я сейчас посижу немного и поеду домой, — отвечает закрытыми глазами.

— Ты весь дрожишь. И… И у тебя температура. Семён, не будь упрямцем, — произношу, некстати забыв, КТО передо мной сидит.

До боли закусываю губы. Что я говорю? Кому я говорю? Я привыкла быть опекуном, у меня сестра младшая и я всегда заботилась о ней. И сейчас воспитательный упрек вырвался сам по себе.

— Да что ты заладила? Температура, температура. Мать твою, лучше принеси воды.

— Где же Скорая? Почему так долго никого нет? — игнорирую его ругательства. Надеюсь, это просто выражение его общего состояния, а не обращение ко мне.

— Пока они едут, я уже откинусь, — смеётся Семён.

Я злюсь. Да что он за человек такой? В чем-то он, конечно, прав. Скорой помощи бывает не дождешься. Когда она так нужна, ее нет.

— Эй, как тебя там? Сделай одолжение — отмени ее. К черту все. Не поеду никуда по-любому! Отмени вызов. Я же сказал — мне не нужна помощь! Ферштейн?

Он говорит с такой грубостью и злостью, что я ахаю. Слезы выступают из глаз. Да ну его со своими оскорблениями! И правда, чего это я заладила? Он взрослый парень, ему не пять лет. Пускай сидит тогда здесь один. Все что было в моих силах, я сделала. Больше терпеть его вздор я не намерена.

— Хорошо. Отменю. Как знаешь, — сказав это по возможности вежливо, отворачиваюсь и быстро ухожу от него.

Он ничего не отвечает. Сидит, как и сидел, даже не взглянув на меня. Семён в плачевном состоянии, но отказывается от поддержки. Ну что ж. Это его право. Нет так нет.

Ухожу, повесив голову. Мне становится его искренне жаль. Честно. По-человечески. Почему не захотел принять помощь? Может, все дело во мне? Он не хочет иметь со мной дело? Даже сейчас, когда ему нужна помощь — не хочет общаться со мной? Конечно, ведь для него я Ницше, Секондхенд. Где он? И где я? У него на уме клубы, тусовки… А у меня книги и учеба. Он богатый парень, а я, наверное, самая бедная студентка из всех в университете.