поцелуй змею, чтобы обрести сокровище.
Эта жесткость – не по отношению к тебе, сынок,
а по отношению к зловредным качествам
внутри тебя.
Когда выбивают ковер,
удары направлены не на ковер,
а на пыль в нем.
(III, 4008–4012)
* * *
Равнина, где выросла эта страшная отрава,
взрастила также и противоядие, сын мой.
Противоядие молвит тебе:
«Ищи у меня защиты,
ибо я ближе к тебе, чем яд».
(III, 4076–4077)
* * *
Мирское имущество и это тело – талый снег,
однако Бог покупает их, ибо сказано:
«Аллах купил»[8].
Ты предпочитаешь растаявший снег
тому, что предлагает Бог.
Ты подозрителен,
а потому не обладаешь несомненностью.
Есть в тебе это причудливое мнение,
которое не долетит до сада несомненности.
Каждое мнение на самом деле —
жажда уверенности
и хлопанье крыльев в погоне за ней.
Когда достигнуто знание,
крыло становится стопой,
а знание ощущает благоухание того сада.
На этом проверенном Пути
знание ниже несомненности,
но превыше мнения.
Знай, что знание —
искатель несомненности,
а несомненность —
искатель видения и интуиции.
(III, 4115–4121)
* * *
Каждый, кто опален Божественным солнцем,
станет крепок, как камень;
без страха или стыда,
черты его лица огненны и завесораздирающи,
как лик несравненного Солнца.
Каждый пророк был твердоликим в этом мире
и сражался единоручно
против воинства королей;
не отворачивался от страха или боли,
но, одинок и в одиночку,
бросался против целого мира.
Камень твердолик, и смел его взгляд,
он не боится кирпичей, швыряемых миром.
Ибо кирпичи обрели силу в печи для обжига,
а камень затвердел благодаря Божьему мастерству.
(III, 4139–4144)
* * *
Твои муки – поиск пути ко Мне;
вчера вечером я слышал
твои громкие вздохи.
Я способен без отлагательств
дать тебе доступ, показать проход,
спасти тебя из водоворота времени,
дабы мог ты вступить
в сокровищницу единения со Мной.
Но сладостность и наслаждения
места отдохновения
пропорциональны
болезненности странствия.
Только тогда ты станешь наслаждаться
родным городом и родней,
когда испытал муки изгнания.
(III, 4154–4158)
* * *
Когда ты читаешь Коран,
не смотри на внешнее, сын мой:
Иблис[9] считал Адама не более чем глиной.
Поверхностный смысл Корана
подобен человеческой форме:
хотя его черты видимы, дух его сокрыт.
Дядьки смотрят на племянника сто лет,
и однако его внутреннего состояния
не видят и на волосок.
(III, 4247–4249)
* * *
Ограничено время,
и вода изобильная утекает.
Пей же, пока не развалился на куски.
Существует славный канал,
наполненный Жизни Водою:
черпай воду, чтоб плодоносным стать.
Мы пьем воду Хызра[10] из реки речений,
произнесенных святыми. Придите, жаждущие!
И даже если не видишь ты воду, подобно слепцу,
искусно неси кувшин свой к реке
и черпай из нее.
(III, 4300–4304)
* * *
Наше сокровенное сознание подобно корню дерева.
И как древесная твердь распускается листьями,
так в душах и умах листья растут под стать корню.
С древа веры крылья воспаряют в небо:
«Корень его тверд, а ветви в небесах»[11].
(III, 4386–4388)
* * *
Звук хлопка не возникает от одной руки.
Жаждущий стонет: «О вкуснейшая вода!»
Вода взывает: «Где тот, кто выпьет меня?»
Жажда в наших душах есть магнетизм Воды:
Мы – это Она, а Она – это мы.
(III, 4397–4399)
* * *
Сто раз ты принимаешь решение
отправиться в некое путешествие —
Он притягивает тебя куда-то еще.
Он поворачивает узду во все стороны,
чтобы необъезженная лошадь
получше узнала наездника.
Сообразительная лошадь скачет ровно,
поскольку знает, что на ней сидит всадник.
Он устремил твое сердце
к сотне страстных желаний,
разочаровал тебя,
а затем разбил твое сердце.
Он сломал крылья
твоих первоначальных намерений,