Владыка взращивает человека,
дабы тот достиг завершенности,
хотя в единое мгновение
Он мог бы послать пятьдесят
в полет из несуществования.
Иисус одной молитвой
мог заставить мертвого ожить,
так неужели Создатель Иисуса
не способен враз привести взрослых людей
в существование?
Эта неторопливость —
ради того, чтобы научить тебя:
Бога надлежит искать медленно
и безо всяких остановок.
Маленький ручеек, постоянно текущий,
не загрязняется и не зацветает.
Из этой неторопливости
рождаются блаженство и радость;
эта неторопливость – яйцо,
а преуспевание – птица,
которая из него вылупливается.
(III, 3500–3508)
* * *
Этот мир околдован
и ослепляет глаза:
он кажется широким,
а на самом деле узок,
его смех – рыдание,
его слава – позор.
(III, 3543–3544)
* * *
На свете нет дервиша,
а если бы он был,
тот дервиш не существовал бы.
Он существует как сущность,
но его атрибуты утратили существование
в Божьем существе.
(III, 3669–3670)
* * *
Проницательный ум,
когда отделен от своих друзей,
становится подобным лучнику,
у которого переломился лук.
Когда что-либо радует тебя в этом мире,
подумай, не расстаться ли с этим предметом.
Многие радовались тому,
чему обрадовался ты,
но в конце, как ветер, оно исчезает.
Оно покинет и тебя тоже —
не позволяй своему сердцу к нему привязаться.
Беги от него, прежде чем оно убежит от тебя.
Прежде чем ускользнут от тебя
объекты обладания,
скажи форме сотворенных вещей, как Мария:
«Я ищу защиты от тебя у Милосердного»[5].
(III, 3693; 3698–3700)
* * *
Когда ощущение духовного сжатия
овладевает тобой,
о путник, это для твоего же блага.
Пусть не сжигает тебя скорбь,
ведь в состоянии расширения и ликования
ты растрачиваешь.
Этот энтузиазм для равновесия требует дохода
в виде боли.
Если бы всегда стояло лето,
иссушающий жар солнца сжег бы сад
до корней вглубь земли.
Увядшие растения
никогда бы не зазеленели вновь.
У декабря – угрюмый вид,
но он полон доброты.
Лето смеется, но, тем не менее, разрушает.
Когда приходит духовное сжатие,
узри в нем расширение;
возрадуйся и не хмурься.
(III, 3734–3739)
* * *
Наблюдай за свойствами расширения и сжатия
в пальцах твоей ладони:
после сжатия кулака
наверняка приходит разжатие.
Если бы пальцы всегда были сжаты
или всегда разжаты,
их владелец стал бы увечным.
Твое продвижение направляется
этими двумя свойствами,
они необходимы тебе,
как два крыла – птице.
(III, 3762–3766)
* * *
Для влюбленных
умирание происходит каждое мгновение;
поистине, умирание влюбленных
более, чем одного вида.
Влюбленный получил две сотни жизней
от Души Наставничества,
и каждое мгновение он жертвует иной жизнью.
За каждую отданную жизнь он получает десять;
как об этом говорится в Коране:
«десять… подобных ему»[6].
Если моя кровь будет пролита
этим дружественным Ликом,
то, победно танцуя,
я расточительно отдам жизнь Ему.
Я уже пытался,
эта жизнь – моя смерть;
и если я бегу от этой жизни —
то чтобы превозмочь ее навеки.
«Убейте меня, убейте меня, о верные друзья!
Ведь в моем убиении —
жизнь превыше жизни»[7].
(III, 3834–3840)
* * *
Для влюбленных единственный лектор —
красота Возлюбленного;
их единственная книга, и лекция, и урок —
Его Лик.
Внешне они молчаливы,
но их проникновенное поминание воспаряет
к высокому трону их Друга.
Их единственный урок – исступление,
дрожь и кружение,
а не педантичные указания закона.
(III, 3847–3849)
* * *
Я поражаюсь тем искателям чистоты,
которые, когда настает время полировки,
жалуются на грубое обращение.
Любовь – как судебный иск:
испытать суровое обращение —
это доказательство.
Если доказательств нет,
иск проигран.
Не предавайся скорби,
когда Судья требует доказательств;