– Ты мокрая…, – хрипло прошептал мне в затылок, продолжая вдавливать мою голову в кровать, палец вынырнул и коснулся той точки, которая ныла и зудела от жажды прикосновений, обвел подушечкой, слегка надавливая и потирая, и повел вверх, между несчастных ягодиц и снова вниз, скользя внутрь, выныривая и цепляя клитор. От невероятно острых ощущений задрожало все тело, мне хотелось, чтобы его пальцы не скользили, а сосредоточились там, где надо, чтобы дали мне взорваться и разреветься от облегчения, но он продолжал трогать везде, лишь слегка задевая мучительно ноющий узелок, доводя до изнеможения, пока вдруг не сдавил его двумя пальцами, обрывая меня в ослепительно острый оргазм и врываясь в мое тело членом под сильные сокращения стенок влагалища и под мои рыдательные стоны и вскрикивания, шлепая пахом по моим многострадальным ягодицам, все еще пылающим после экзекуции.

Все закончилось быстро. Он кончил через несколько мощных толчков, зарываясь лицом мне в затылок и все еще сдавливая мою шею ладонью. Его гортанный низкий стон пропустил по моему телу еще один заряд электричества, и мне казалось, что я никогда ему этого не прощу…того, как действует на меня, того, как мое тело реагирует на его ласки после такого унижения. Как же я хочу быть к нему равнодушной или ненавидеть его.

Увидела, как презерватив отправился в урну, а Айсберг последовал в ванную, а я так и осталась с торчащей кверху попкой, ноющей от шлепков, и спущенными трусиками. Кое-как поднялась на ноги, натягивая белье и морщась от соприкосновения тонкой ткани с воспаленной кожей. Вытерла слезы ладонями, судорожно вздохнув и шмыгнув носом.

Айсберг вышел из душевой и с ухмылкой посмотрел на меня, откатывая рукава и застегивая пуговицы.

– Пошли завтракать. Я голодный.

В зале он сидел за столом, а я стояла рядом с тарелкой в руках и ковырялась в ней вилкой. Сесть у меня не получилось. Ягодицы горели, ныли и саднили.

– Присаживайтесь, – ехидно сказал Гитлер и подвинул ко мне стул.

– Спасибо, я постою.

Кажется, в квадратных усах спряталась мерзкая ухмылочка, как будто он знал, почему я не могу сесть, и злорадствовал. Когда он исчез за дверьми вместе с подносом, я громко спросила у Айсберга:

– Мои документы у вас? Вы ведь забрали их у отчима?

– Мне казалось, мы сегодня перешли на ты и по имени?

– Забрали? – нарочно не соглашаясь с ним, переспросила я.

– ЗабраЛ!

Раздраженно посмотрел на меня, отправляя в рот кусочек жареного бекона.

– Я хочу их взять и открыть себе счет в банке, куда буду класть мои деньги. Вы ведь будете мне платить, верно?

Ожидала очередную вспышку ярости, но ее не последовало, он так же аппетитно откусил белый хлеб и, лишь когда полностью дожевал, ответил.

– Завтра получишь свои документы и откроешь счет. А твоим гардеробом впредь займётся стилист. Теперь по магазинам ты будешь ездить в его сопровождении и с моего разрешения.

Я какое-то время молчала, доедая свой завтрак, потом не выдержала и снова спросила.

– А может, мне еще чем-то заняться?

– Чем?

– Нннне знаю. Курсы какие-то, клубы, встречи и… Я целыми днями сижу и ничего не делаю, я…

– Ты ублажаешь меня. Это единственная твоя задача. Развлекать тебя никто не обещал.

Вытер губы салфеткой и встал из-за стола. Не попрощавшись, пошел к двери, а потом спустился вниз и уехал. Он никогда со мной не здоровался и не прощался. Он вообще ничего со мной не делал…только имел и наказывал. Стало себя жалко, и я опустилась на стул, тут же вскочила с него и все же разревелась. 

В банк я ездила с Глебом. Он приехал после обеда и отвез меня в отделение ВИП клиентов, где мне выделили отдельную комнату с личным банкиром. Девушка была очень услужливой. Она открыла мне счет и выдала серебристую карту, наподобие той, что мне давал Айсберг. Вопросов не задавала, только сфотографировала меня с документами, угостила кофе и провела нас до дверей.