, – они постоянно меняются в результате деятельности людей и благодаря их врожденной творческой способности. С точки зрения австрийцев, для использования в нашей науке функций необходимо вводить предположение о неизменности информации, но это означает, что мы исключаем из социального процесса главного героя: человека, наделенного врожденной творческой способностью к предпринимательству. Заслуга австрийских теоретиков состоит в том, что они показали: весь корпус экономической теории можно построить на логических рассуждениях^>26, не прибегая к функциям и не постулируя констант, несовместимых с творческой природой человека, единственного истинного субъекта всех социальных процессов, которые изучает экономическая наука.

Даже самые знаменитые неоклассики были вынуждены признать, что есть важные экономические законы, которые невозможно верифицировать эмпирически (например, теория эволюции и естественный отбор)^>27. Австрийцы всегда подчеркивали, что для развития экономической теории эмпирические исследования имеют ограниченное значение. В лучшем случае эмпирические исследования могут предоставить нам некоторую информацию о результатах происходящих в реальном мире социальных процессов. Однако они не предоставляют нам информацию о формальной структуре социальных процессов: этим как раз и занимается экономическая теория. Иными словами, статистические и эмпирические исследования не могут породить теоретическое знание. Полагавшие обратное представители немецкой исторической школы XIX в. ошибались, и эту ошибку в существенной степени повторяют экономисты неоклассической школы. Как верно заметил Хайек в своей Нобелевской речи, агрегаты, которые поддаются статистическому измерению, часто бессмысленны в теоретическом отношении, и наоборот, многие важные теоретические понятия не поддаются измерению или эмпирической интерпретации^>28.

Таким образом, главные возражения австрийских теоретиков в адрес неоклассиков таковы: во-первых, неоклассики занимаются исключительно состояниями равновесия, используя максимизирующую модель, основанную на представлении о том, что все экономические агенты располагают полной информацией о целевых функциях и их ограничениях; во-вторых, выбор неоклассиками переменных и параметров целевых функций и ограничений зачастую произволен, они обычно включают в рассмотрение наиболее очевидные параметры и забывают о других, которые не менее важны, но с трудом поддаются эмпирической трактовке (о моральных ценностях, обычаях и т. п.); в-третьих, они занимаются моделями равновесия, применяя математические методы, что не позволяет им выявлять реальные причинно-следственные связи; в-четвертых, они возводят в ранг теоретических выводов свои интерпретации исторических ситуаций, которые могут, конечно, иметь определенное значение, но не могут быть ни универсальными, ни теоретическими, потому что основаны лишь на историческом знании. Это не означает, что все выводы неоклассиков ложны. Напротив, многие из них, вероятно, верны и универсальны. Австрийцы стремятся привлечь внимание исключительно к отсутствию каких-либо гарантий того, что выводы экономистов-неоклассиков верны, а также обратить внимание на то, что к тем из их выводов, которые действительно верны, можно прийти и с помощью динамического анализа, используемого австрийской теорией. У него есть и дополнительное преимущество: обнажая недостатки и ошибки, которые успешно скрывает эмпирический метод, основанный на неоклассической модели равновесия, динамический анализ позволяет выявить многочисленные ложные теории.