Медсестра раскрывает занавески, и по рядам проносятся охи-вздохи, рыданья и проклятья. Эта претенциозная скотина пристегнута к койке мягкими фиксаторами. Какое бережное отношение! Лицо спокойное, а взгляд сосредоточен на чем-то, чего мы не видим.

Входят начальник тюрьмы и святой отец. Начальник, красномордый толстяк, встает слева от Блейка, а святой отец - перед ним. Падре открывает молитвенник и начинает громко и почти нараспев читать:

- Господь пастырь мой…

- Извините, святой отец, я не нуждаюсь в ваших услугах, - произносит Душитель спокойным, но глухим голосом.

Алексис вздрагивает и крепче прижимает платок к губам.

- Вы не верите в Бога, сын мой? - спрашивает священник, прикрыв молитвенник.

- Нет, – твердо и хлестко отвечает тот. - Если бы он существовал, мне бы не удалось всего этого сотворить. Прошу вас, не тратьте время на меня и идите к пастве. Там за стеклом, наверное, есть те, кому вы нужнее.

Святой отец замолкает, склоняет голову и отступает на несколько шагов. Не ожидал он, что столкнется с самим дьяволом.

Начальник тюрьмы зачитывает приговор и спрашивает:

- Митчелл Блейк, желаете взять последнее слово?

- Нет! Мне нечего сказать.

Интересно, есть ли у него для нее последние слова? Захотел ли он увидеть Бекки в последний раз, если бы имел такую возможность? Поберег бы ее чувства, или не устоял бы перед искушением еще раз увидеть синие, как летнее небо, глаза.

К нему подходит медсестра. Красивая девушка в белоснежной форме. Темноволосая. Иронично. Ее руки дрожат, и она все не может найти вену. Посматривает на Душителя с любопытством.

- Скоро ты будешь гореть в преисподней, ублюдок! - шепчет сухенькая старушка по правую руку.

Я ее помню. Бабушка Клэр Пирсон. Я сам сообщил ей о смерти внучки.

Наконец, медсестре удается поставить порт, и все взгляды приковываются к прозрачной трубке, по которой уже бежит жидкость. Пока это только физраствор. Девушка выходит из камеры.

Минуты тянутся бесконечно. Присутствующие почти не моргают. Я все чаще смотрю на Алексис Блейк, которая все сильнее вдавливает платок в губы. Почему мне так ее жаль? Почти так же, как и родственников жертв. Что бы я чувствовал, если бы там оказалась одна из моих сестер? Она бы не перестала быть родным человеком. Кровь гуще воды.

Алексис растила Блейка с десяти лет. Она больше, чем сестра. Она мать. И теперь наблюдает, как он умирает. Возможно, думает, как Бекки: они все чужие, а он из тех, ближе кого нет. У любой медали две стороны. Кто-то вернет покой сегодня, а кто-то потеряет его навсегда.

Он вздрагивает. Зрачки увеличиваются, когда вену начинает жечь яд. Все-таки есть он, страх. Блейк закрывает глаза. Я мысли читать не умею, но точно знаю, о чем он сейчас думает. Точнее, о ком. И она думает о нем. Надо бы узнать после всего, как там Ребекка. Как бы глупостей не натворила.

Возвращается медсестра и пытается нащупать пульс. Под кожей больше ничего не бьется. Его частенько называют настоящим дьяволом, но, как ни крути, Блейк - все же человек. Порочный, развратный и загубивший множество жизней. Но все-таки человек, а не бессмертное зло.

Девушка фиксирует время смерти. Все кончено. Осталось только мертвое тело, которое скоро утилизируют под казенным номером.

Алексис Блейк на ощупь идет к выходу. Это, конечно, не совсем уместно, но я следую за ней. Пока другие пытаются осознать, что справедливость наконец-то восторжествовала, мы без помех выходим на улицу.

- Алексис, - кричу я вслед стремительно удаляющейся женщине, плечи которой вздрагивают от рыданий.