– Охладись, ебака, – усмехнулась я, подливая Антохе пива. Тот жадно опустошил стакан и улыбнулся.

– Ну, правда, Жень. Чо мы, как неродные, в самом деле…

– Ладно. Есть у тебя тут приличная комната? – сдалась я. Хмель вовсю шумел в голове, да так, что даже в животе сладко заныло от предвкушения. – Если ты думаешь, что меня кухня или сарай устроит, то хуй ты угадал…

– Не, не. У меня тут эта… родителей комната есть. Я туда никого не пускаю, – поспешил заверить он, и, не договорив, схватил меня за руку и потащил за собой в сторону дома.

Родители Антохи были комерсами, поэтому ничего удивительного, что их дача больше походила на солидный такой дом со всеми удобствами, чем на крохотную лачугу на не менее крохотном участке, которым владели мои родители, любившие провести выходные кверху жопой под палящим солнцем.

Комната, куда меня отвел Шульгин, тоже поражала роскошью. Тут тебе и огромная, двухспальная кровать, и телевизор с видаком, и даже закрытый на замок мини-бар, за который Антон трясся, как за свой собственный, понимая, что в случае осквернения этого алтаря получит не только пизды, но и лишится родительского покровительства. Но сейчас бар отошел на второй план, потому что перед глазами Шульгина замаячило то, о чем он мечтал долгими, меланхоличными вечерами. Мое тело и моя невинность. Ох… и тупо же это все выглядело тогда.

Первые пару гондонов Шульгин порвал, пытаясь их натянуть на стояк дрожащими пальцами. С третьим, слава яйцам, все получилось. Завалив меня на кровать, Антоха шумно обслюнявил мое ухо, вызвав табун мурашек, пробежавшихся по спине.

– О, какая ты, Женька… Какая ты, бля буду… – шептал он, елозя правой рукой внизу и пытаясь снять с меня трусы. Пришлось помочь, а то неровен час и Шульгина бы кондратий хватил от переизбытка малафьи в организме. Ну а у меня в голове всплыли слова, которые я неоднократно слышала, но пока не понимала их особенное значение. Мол, первый раз он такой. Всегда запоминается. Ну, смело скажу, свой первый раз я бы предпочла забыть, да только это невозможно.

Было больно, но всего пару мгновений. От звуков рычащего Шульгина, который к тому же мелко вибрировал, рот самопроизвольно растягивался в улыбке. А потом меня и вовсе чуть не порвало от смеха, когда до ушей донесся его сбивчивый скулеж, становившийся с каждым толчком все громче и громче.

– Тридцать три… тридцать пять… О-о-о, Же-е-е-ня! – скулил он, наращивая темп.

– Тише ты, ебанько, – просипела я. Вместо ответа Шульгин ткнулся мокрыми губами мне в шею и снова затрясся.

– О-о, Же-е-е-ня! Сорок… сорок один…

– Чо ты…

– СОРОК ДВА! – неожиданно заревел он, выгнувшись дугой. Шульгина снова затрясло, его вибрация передалась и мне, а потом он неожиданно ойкнул и застонал. – Ай, бля… Ногу свело!

– Господи, ну, что за калич, – вздохнула я. Шульгин перекатился на другую сторону кровати с глупой улыбкой и довольно на меня посмотрел.

– Ну, чо? Как? – подмигнул он, потянувшись к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбе.

– «Да, никак», – мысленно ответила я. Однако нашла в себе силы улыбнуться в ответ, встала с кровати и поправила задравшуюся футболку. Рядом на кровати продолжал вибрировать от наслаждения Шульгин, а мне почему-то захотелось водки. И сигаретку. Да, вот сигаретка точно лишней не будет.

На улице смеркалось. Пахло пролитым бухлом и развратом. Кусты рядом со столом, уставленным полупустыми бутылками, тарелками с нарезками и так и нетронутыми фруктами, подозрительно шевелились, но мне на это было плевать. К счастью, на столе нашлась початая бутылка коньяка «Петровский», не водка, конечно, но тоже неплохо, и пачка сигарет «Ява». Выпив коньяку и закурив, я задумчиво посмотрела на темно-фиолетовое небо. День закончился. Скоро в свои права вступит ночь, прольется чья-то сперма, кто-то кому-то даст пиздюлей, а потом, помирившись, приговорит остатки алкоголя. Кусты снова зашевелились и до меня донесся восторженный стон Юльки Корчагиной.