Писательница резко обернулась. Женщины не было.

Она стояла здесь, всего мгновение назад, но теперь улица выглядела так, будто её никогда и не существовало. Люди продолжали идти, никто не остановился, никто не заметил ничего странного. Только Лия знала, что эта встреча была реальной.

Её дыхание сбилось, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Теперь она точно знала – это не просто её воображение. Это происходит на самом деле.

Лия медленно шла по тротуару, глубоко вдыхая холодный вечерний воздух, но он не приносил облегчения. Мысль о встрече с незнакомкой не выходила у неё из головы. Каждое слово, сказанное той женщиной, звучало в сознании, будто отдалённое эхо, повторяя свой жуткий смысл. Если она и раньше сомневалась, что с ней происходит что—то необратимое, то теперь у неё не осталось выбора – она больше не могла игнорировать очевидное.

Она не была первой, кто столкнулся с этим.

Где—то внутри себя Лия уже знала, к кому ей нужно обратиться, но эта мысль всплыла не сразу, словно не спешила становиться осознанной. В памяти промелькнуло лицо, голос, события, давно отложенные в дальний ящик воспоминаний.

В её памяти всплыло одно имя, единственное, которое могло помочь ей разобраться в происходящем: Егор, двоюродный брат, человек, который с детства казался ей непохожим на остальных.

Он был младше неё на несколько лет, и всегда казался странным мальчиком. В детстве он редко играл с другими детьми, предпочитая уединение, а с возрастом его замкнутость только усилилась. Он никогда не казался ей особенным – скорее, чужим, не таким, как все, словно ему не хватало какой—то важной детали, делающей человека обыкновенным. Он знал больше, чем следовало, и порой его рассказы тревожили её, даже если тогда, в юности, она не придавала им значения.

Егор говорил о снах, которые были больше, чем просто сны. О том, как засыпал в одном времени, а просыпался в другом, как видел не себя, а чужую жизнь, как его реальность постоянно искривлялась, а он всё пытался удержать её в руках. Тогда она слушала его с интересом, но воспринимала это как метафоры, как увлечение чем—то околофилософским, даже, возможно, литературным. Он ведь и сам писал.

Но теперь она понимала: это было правдой. Если кто—то и мог объяснить происходящее, это был он.

Она долго смотрела на телефон, не решаясь набрать номер. За столько лет они почти не общались, пересекались лишь на семейных встречах, где он казался ещё более закрытым, чем раньше. Она не знала, что именно его тревожило, но чувствовала, что его взгляд на мир изменился, стал ещё более отчуждённым.

Но теперь у неё не было выбора. Она коснулась экрана, поднесла телефон к уху и прислушалась к длинным гудкам.

– Да? – голос Егора прозвучал чуть хрипло, будто она разбудила его или он был чем—то отвлечён.

– Егор… Привет, – её собственный голос показался ей чужим и неуверенным.

Он не ответил сразу. Несколько секунд в трубке было только его дыхание, а затем, спокойным, но настороженным голосом, он произнёс:

– Что—то случилось.

Это был не вопрос. Лия сжала пальцы на телефоне, почувствовав, как внутри всё сжалось.

– Да.

Она выдохнула, чувствуя, как в горле пересохло. Как объяснить? С чего начать? Рассказать ему, что её жизнь словно треснула, что она больше не уверена, какое из её воспоминаний настоящее, а какое исчезло бесследно?

– Это… – она сглотнула. – Это связано со снами.

В трубке снова повисло молчание.

– Продолжай, – наконец сказал он.

Лия закрыла глаза, пытаясь собраться.

– Ты говорил мне, что твои сны… особенные. Что иногда ты просыпался и мир был другим. Что то, что ты видел во сне, как—то влияло на реальность.