Свет в зале стал чуть мягче, направляя внимание гостей на сцену, обрамлённую двумя букетами белых калл и тёмной сирени. К микрофону вышел высокий мужчина в тёмно—сером костюме – академик Анисимов, почтенная фигура с волосами цвета мокрого пепла и голосом, звучащим с кафедральной уверенностью. Микрофон едва слышно зашипел, и в зале сразу наступила тишина.

– Дорогие коллеги, друзья, господа, – начал академик Анисимов спокойно, уверенно. – Сегодня мы собрались поздравить человека, изменившего само представление о научном мышлении. Признание его труда Нобелевским комитетом – лишь подтверждение того, что мы давно знали.

В зале на мгновение повисла тишина. Анисимов выдержал паузу и внимательно оглядел гостей, задержавшись взглядом на знакомых лицах.

– Я помню Вениамина Степановича ещё студентом. Хитрый был мальчишка, раздражающе умный и уверенный. Между прочим, учился у меня. Иногда спорил. Иногда был прав. А иногда – пугающе прав.

По залу пробежал лёгкий смех, раздались редкие аплодисменты. Анисимов продолжил чуть громче:

– Его открытие – это не просто научная сенсация. Это сдвиг, это прыжок. Поясню для тех, кто не связан с лабораториями: представьте, вы видите сон – нечто личное, непостижимое, бессвязное. Но профессор Рикошетников научился извлекать сны, записывать их как фильмы – с деталями, цветом, звуком и эмоциями. Более того, он научился транслировать их. Теперь можно буквально смотреть чужой сон. Вы понимаете? Это не просто наблюдение, это шаг в человеческое сознание.

Он говорил отчётливо, неторопливо, с гордостью учителя, наблюдавшего превращение талантливого ученика в мастера.

– Но он не остановился на достигнутом и пошёл дальше. Однако это тема для других выступлений. Сегодня же мы празднуем. Я поднимаю бокал за Вениамина – дерзкого студента, ставшего творцом новой реальности.

Аплодисменты прозвучали дружно, с лёгким принуждением – гости уже ждали следующего бокала и десерта. Вениамин сдержанно кивнул и чуть напряжённо улыбнулся, словно всё происходило с кем—то другим и в другое время.

Павел незаметно подошёл к Софье. Она стояла у колонны в полутени, задумчиво водя пальцем по краю бокала с минералкой. Он приблизился и негромко произнёс:

– Красиво говорит. Но насчёт «новой реальности» – не слишком ли громко?

Софья даже не повернулась к нему.

– Ты бы сначала свою реальность наладил, Павел. А потом уже комментировал чужие.

Он слегка отпрянул, губы тронула ироничная улыбка, но взгляд остался холодным. Ответить он не успел – Софья спокойно отвернулась, словно устала от этого разговора.

В другом углу, под светом настенного бра, разговаривали Родион Михайлович и Оксана. Старик держал в руке табакерку, но не открывал её. Голос его звучал бодро, с лёгким смешком:

– Добился своего, шельмец. Нобель, особняк, цвет общества. И всё это – с выражением монаха на лице. А ты помнишь, как в семидесятом его с кафедры убрали за статью про сны? Говорил тогда: «Будущее не проснётся, если его не увидеть».

Оксана молчала. Она смотрела не на дядю, а на центр зала, где профессор принимал поздравления. В её глазах отражался свет свечей и что—то ещё, глубже.

– Помню, – тихо ответила она. – Как моя сестра плакала по ночам, сколько у него было женщин, и сколько она молчала. Умела молчать, как никто. Именно это её и убило. Не болезнь, а он.

– Эй, – Родион осторожно коснулся её локтя, – не сегодня, Оксана. Сегодня праздник.

– Конечно, – усмехнулась она горько. – У кого—то праздник, а у кого—то каждый день похороны по капле.

Родион хотел что—то возразить, но промолчал. Его лицо окаменело, табакерка вернулась в карман.