Софья Волкова вошла почти незаметно. Хрупкая, миниатюрная, с мягкими чертами лица и густыми тёмно—русыми волосами, свободно спадающими на плечи. Чёрное платье и тонкие серёжки с жемчугом подчёркивали её естественную элегантность. Лёгкие шаги по ковру едва слышались.

Дочь давнего друга профессора из Бряльска, Софья появилась в доме год назад, поступила на биологический факультет и вскоре перевелась на вечернее отделение, чтобы днём работать ассистенткой Вениамина. Она жила в доме почти как член семьи, и многие гости искренне считали её родственницей.

Софья поприветствовала Милену Робертовну, поймала взгляд Павла у камина, затем приблизилась к Вениамину, но не вплотную. Он почувствовал её присутствие ещё до того, как увидел. Повернулся и едва заметно кивнул. Она ответила тем же.

Между ними был метр, не больше. Но этот метр скрывал целую бездну: молчание, желание и то, что давно стало невозможным. Вениамин отвёл взгляд на бокал и впервые за вечер сделал глоток. Вино оказалось прохладным и слишком сухим.

За прозрачной стеной гостей мелькнул силуэт Павла. Худощавый, нервный, с острыми чертами лица и светлыми, настороженными глазами, он напоминал оголённый провод под напряжением. Русые волосы чуть взлохмачены, движения порывисты. Павел заведовал лабораторией гипнотических состояний в институте отца. Он с жаром и жестикуляцией объяснял что—то двум журналисткам, выдавая нервную неуверенность, унаследованную от отца, не замечая, что его слушают только из вежливости.

На десертном столе кто—то случайно опрокинул чашку с кофе. Белая скатерть впитала тёмное пятно, похожее на лёгкое. Официант поспешил исправить оплошность, но Милена Робертовна уже была там – всегда на шаг впереди остальных. Плотная женщина с короткими стальными волосами и цепким взглядом заведовала всем хозяйством в доме профессора. Её строгий характер и безупречная дисциплина были известны каждому. Сегодня на ней был строгий тёмно—синий костюм, белая блуза с высоким воротником и тонкая цепочка на шее. События двигались по кругу, словно во сне, где всё повторяется с небольшими оттенками различий.

За стеклянными дверями сгущался вечер, и свет люстр внутри дома становился теплее и золотистее. Гости инстинктивно сближались группами, беседы оживлялись, смех звучал свободнее. Кто—то рассматривал антиквариат, кто—то оживлённо обсуждал научные статьи. Один из академиков рассказывал историю о том, как однажды едва не перепутал реальный эксперимент с собственным сном. Казалось, тема сновидений витала в воздухе, незримо объединяя всех в этом доме, где ничто не было случайным.

Праздник продолжался. Люди говорили, ели, улыбались. Кто—то травил анекдоты, кто—то обсуждал гранты. Фотокамеры срабатывали мягко и ненавязчиво. В центре зала появилась небольшая сцена с микрофоном, где Марина Трифоновна завершала последние приготовления. Вениамина должны были вызвать с минуты на минуту.

Он снова взглянул на Софью. Она уже беседовала с кем—то, смеялась, поправляя волосы. Линия её шеи была пугающе хрупкой. Он отвернулся.

Казалось, стены зала дышали. Венецианская штукатурка отражала свет, как вода, – в ней плавали лица, руки, бокалы. Всё выглядело красиво, продуманно, но тревожно.

У одной из колонн, чуть в тени, стояла Оксана. Она молча наблюдала за происходящим, держа бокал, к которому не прикасалась губами. Свет ближайшего бра мягко очерчивал её строгий профиль, усталость и проницательность серых глаз казались неуместными в этой праздничной атмосфере. Она почти не двигалась, словно прислушивалась к чему—то скрытому под внешней оболочкой праздника. Её сдержанное присутствие слегка нарушало гармонию зала, придавая ей хрупкость и напряжение. Вениамин заметил её взгляд и едва заметно кивнул. Она ответила тем же и первой отвела глаза.