- Вспомни, пожалуйста! – умоляющим голосом заговорила девочка. – Ты должна вспомнить…
Анисья почувствовала, что она хоть и сидела, но пол будто заходил под ней, угрожая уронить на пол. Кот закричал, завыл, но сейчас она не обратила на него никакого внимания.
- Вспомни… - вкрадчивый голос девочки пробирался всё глубже, и старуха, проваливаясь всё глубже в пучину своей памяти, неожиданно вспомнила…
Чувства захлестнули её. Она будто вернулась в тот день, когда ещё была молода, и тело её было не столь дряхлым, а ноги и руки крепки, как я у всякой работящей деревенской бабы. Анисья была на сносях, но это не мешало ей выполнять привычную работу. Кто тогда смотрел на это? Есть хотелось каждый день, а хозяйкой в доме была она. Тут и приготовь, и скотину накорми, а там уж и муж с полей ворачивался. Целый день на ногах, как ни крути. Тяжело, да только все жили так, и на ум никому не приходило жаловаться.
Однако срок подходил, и с каждым днём ей всё становилось тяжелее. Присесть на лавку уже было за счастье, а уж лечь – то целый праздник. Скорее бы разрешиться… Умирая от усталости, Анисья решила отдохнуть, и внезапно поняла, что отошли воды…
…а дальше… Дальше всё было словно во сне. Пока вернулся Тимофей, да понял в чём дело. Пока сходил за повитухой… А та, явившись слишком поздно, сказала, что всё конечно. «Мертво твоё дитяко. Бог дал – Бог взял». Прям так и сказала.
А Анисья, как пришла в себя, завыла да себя закорила. Тимофей не показывал её мёртвое тельце, обернул в рогожку, да отнёс на сельское кладбище. Не отпевают мертворождённых, да святая земля всех примет. Вот и сейчас Анисье выть захотелось так, чтобы голова лопнула. Боль, что столько лет держала в себе, вновь обрела краски, словно произошла всего день назад.
Но девочка эта, пришлая, вдруг охватила её голову ручками и произнесла:
- Не так всё было, мама. Смотри…
***
Петух орал как прокажённый, что даже в избе слышно было. Тимофей потянулся, едва не свалившись с печки. Кости ломило, хоть было жарко, да старость она такая. Никого не бережёт. Сел, размяв сутулые плечи. Да вдруг замер, узрев такую картину.
Бабка его, Анисья, сидела на своей кровати и глаз не сводила с бледной белобрысой девчонки, закутанной в простыни. Она была так бледна словно обескровленная, полупрозрачная кожа казалась неживой. Словно мертвячка из земли-матушки поднялась, да в дом их наведалась. Худая, в старых Анисьиных лаптях на босу ногу. В руке девчонка держала веретено, да так ловко с ним управлялась, будто всю жизнь только и пряла. И только эти складные движения, да огромные голубые глаза, что повернулись в его сторону, едва он заметил её, сказали старику, что девочка живая.
- А энто хто? – будто до сих пор не веря своим глазам, спросил скрипучим голосом Тимофей. – Анисья!
Старуха обратила на него внимание не сразу. А после, повернув к мужу голову, произнесла елейным, счастливым голосом:
- Тимоша, посмотри, дочка наша пришла… вернулась…
Тот даже дар речи потерял, услышав такое.
Он спустился с печи, насколько позволял ему его возраст, и заковылял к жене, опасливо поглядывая на всё это время молчавшую девочку.
- Аль разумом повредилась? – спросил он, заглянув в лицо Анисье. – Я говорю, чья это девочка, а?
Но жена, тут же изменившись в лице, отпрянула от него, и гневливо воскликнула:
- Ты что это, старый?! Родную дочь не узнаёшь?!
Тимофей замер, не зная, что ему и предпринять. Злость вперемешку с безумием адским пламенем горели во взгляде Анисьи, и спорить с глупой бабой сейчас не представлялось возможным.