Мистер Джей окинул взглядом подновлённые кариатиды, вставших на хвосты дельфинов, золочёную надпись над портиком, безупречно белый фасад и ажурное кружево решёток. Его взгляд излучал обожание, а в голове стучало: «Что бы ни произошло потом, это мгновение – прекрасно. Что бы ни случилось со мной, я буду оглядываться на сегодняшнее утро и говорить себе: был миг, когда я знал, что такое быть благословенным».

Пока Перигрин медлил перед зданием театра, из проулка к складам «Фиппс Браса» вышел человек.

– Доброго утра, шеф.

– Доброе утро, Джоббинс.

– Приятно смотрится, а?

– Да, красиво.

– Ничего не скажешь, сильно он изменился с тех пор, как вы тут нырнули.

– Очень сильно.

– Да уж… А вам сторож случайно не нужен? Можно ночью, можно днём – в любое время.

– Наверное, понадобится. А вы знаете подходящего человека?

– Есть такое присловье, что коли сам себя не похвалишь, то никто не похвалит.

– Другими словами, вы хотите предложить себя?

– Не буду врать, шеф, к тому и веду. Видите ли, там, внизу, для моей поясницы сыровато, ноет она часто. А отзывы у меня хорошие. Кого угодно спросите. Ну, как вы на это? Благосклонно или не очень?

– Почему же не очень? Вполне благосклонно.

– Будете, значит, иметь меня в виду?

– Буду, – пообещал Перигрин.

– Спасибо и всего наилучшего, шеф, – поблагодарил Джоббинс и ретировался в проулок.

Перигрин перешёл через улицу и вступил под портик своего театра, который украшало броское объявление:

Театр «Дельфин» вскоре открывает сезон под новым руководством.

Оно висело непосредственно под обрывком той самой старинной афиши, которую мистер Джей заметил во время своего первого достопамятного появления здесь:

Когда маляры очистили и заново отштукатурили фасад, Перигрин велел им сохранить случайно уцелевший обрывок, а Джереми Джонсу заявил:

– Пока я в театре, эта афиша останется здесь, и точка. Он мягко толкнул парадную дверь, которой вернули прежнее достоинство: отмыли, отскоблили и покрыли лаком, поставили новые замки.

В фойе кипела жизнь. Стены были заново окрашены, а все остальное отполировано и позолочено. Люди на стремянках, лестницах и в люльках спешно доделывали работу. На полу искрилась огромная люстра. Умытые и ухоженные херувимы сверкали толстенькими щёчками над окошком театральной кассы.

Перигрин поздоровался с рабочими и поднялся по плавно изогнутой лестнице в верхнее фойе.

Задняя стенка бара по-прежнему была отделана зеркалом, однако теперь мистера Джея от приближавшегося к нему двойника отделяла окованная медью стойка красного дерева. Весь бар был выдержан в паточно-мелассовой гамме.

– Светло, уютно, ничего вызывающего, – пробормотал Перигрин.

Реставрационные работы тут уже закончились, и на пол скоро будет положен ковёр. Они с Джереми и молодым декоратором остановились наконец на классической темно-красной гамме с белым и золотым, а по краям – традиционный узор из дамасских роз. Мистер Джей пересёк фойе и исчез за дверью с надписью: «Дирекция».

Театр «Дельфин» состоял под контролем одноимённой корпорации, которую субсидировала «Консолидэйтед Ойлс», а породил, образно говоря, мистер Гринслэд. В кабинете за новым столом сидел мистер Уинтер Моррис, необыкновенно способный театральный менеджер. По предложению Перигрина мистер Гринслэд заключил с ним контракт – после ряда собеседований и, в чем мистер Джей не сомневался, тщательной проверки. Во все это время мистер Кондукис оставался фигурой совершенно призрачной, ни во что не вмешивающейся, но при этом столь могущественной, что само его существование излучало флюиды уверенности, изгоняя малейшие сомнения в возможности ренессанса. Мистер Моррис имел все полномочия по ангажементам с актёрами, декораторами, костюмерами, статистами, обслуживающим персоналом и так далее и тому подобное, в общем, распоряжался всем и вся.