– Ну, ты заставила меня тащиться сюда в выходной, значит, придётся вернуться в эту колею немного раньше.

Эделин бодро встала и буквально содрала пуховое одеяло с моих плеч, обнажив перед абстракциями на стене моё уязвлённое тело в полосатой пижаме. Холод тут же защекотал голые пятки и пробрался к самому сердцу.

– Что ты делаешь? – запричитала я и потянулась за одеялом, но получила шлепок от сестры.

– Сейчас ты выберешься из этой кровати, примешь душ, оденешься во что-то более приличное и пойдёшь со мной обедать.

– Я сильно в этом сомневаюсь.

– Если откажешься, – пошла на шантаж Эдди. – Я позвоню маме, которая и так встревожена аварией и твоим состоянием, и скажу, что ты валяешься тут в депрессии, ничего не ешь и…

– Ладно! Ладно! Только не пугай меня мамой.

Эделин знала, куда давить, потому что мама в нашей семье была той хрупкой ёлочной игрушкой, с которой все обращались с особой осторожностью. Лишь бы не разбить и не сломать. Она всегда особенно тяжело переживала все наши взлёты и падения, а сейчас я пала слишком низко. У мамы уже случалось подозрение на инфаркт, а оправдывать эти подозрения мне не хотелось.

Особой терпеливостью Эдди не отличалась, но смиренно дождалась, пока я смою с себя двухдневный запашок, напитаю волосы маской, уложу их феном и подкрашусь. Ей ещё повезло, что моя стрижка-каре легко поддавалась укладке, а красилась я от силы пудрой и тушью, иначе ей пришлось бы пялиться в телефон на порядок дольше. Проделать подобное одной рукой – верх мастерства, на который я была не способна без помощи. По крайней мере, пока что.

Мы не вышли из дома без одобрительного кивка Эделин. В «Грэнни Хаус», затесавшемся через дорогу от моей квартиры прямо между фотоателье и фруктовой лавкой, стекались все белые воротнички из близлежащих офисных зданий, наполняя кафе разговорами о работе, перемыванием косточек начальству и сплетнями о супругах. Но в выходные контингент становился более разнообразным, и сюда заглядывали семьи за тёплой едой и такими же тёплыми беседами.

Мы с Эдди мало походили друг на друга, хоть и выросли в одном гнезде. Но в том, что касалось наших кулинарных пристрастий, мы с удивительной схожестью выбирали одно и то же. Заказав по тёплому сэндвичу с яйцом и беконом, мы стали ждать. Выбраться куда-то из четырёх стен всё же бывает полезно, но я пока что чувствовала себя не на месте. Словно у вселенной заготовлены другие планы на мой счёт. Словно я делаю что-то не так.

Эдди старалась не обращать внимания на мою хмурость и зажатость, рассказывала о своей работе, о какой-то коллеге, которая завела булли, о распродаже экологичных кроссовок в «Оллбёрдс», которые ей были ну просто необходимы для пилатеса и пробежек.

Через двадцать минут, когда перед нами поставили тарелки с сэндвичами и кофе, я взялась за еду, только сейчас осознав, как сильно проголодалась. За два дня затворничества я сидела на диете из желатинок-мишек, тостов с арахисовой пастой и «Кока-Кола Зеро». Хорошо, хоть для сэндвича не нужно уметь орудовать ножом и вилкой – когда у тебя дееспособна одна рука, приходится ограничиваться в желаниях. После нескольких укусов я наконец почувствовала себя человеком. Таким же, как все те, кто собрался здесь и гомонил на своей волне.

– Рада, что ты не умрёшь от голода, – в своей манере насмехалась надо мной сестра. – А теперь, когда ты хоть немного отошла, не расскажешь, что происходит?

– Небольшой сбой в системе.

– Не помню, чтобы твои системы когда-нибудь так выходили из строя.

– А я не помню, чтобы любила врезаться в бетон, но всякое бывает.