— Тише, мой хороший, тише, — Ойт чувствует здесь себя беспокойно и всё время косится по сторонам.

Чудо, что не сбежал обратно, пока я была внутри замка. Видимо, как настоящий мужчина, он решил не оставлять меня одну.

Конюшня встречает нас лошадиным фырканьем и запахом сена. Только тут Ойт немного расслабляется и спокойно заходит в стойло. Убедившись, что помимо сена у него есть свежая вода, возвращаюсь следом за Мораном в замок.

— Не знаю, где селить тебя, дéвица, — растерянно вздыхает старик.

— А прямо здесь, возле камина, переночевать можно? — с надеждой.

— Здесь? Отчего ж нельзя? Спи, коли хочешь, — пожимает плечами и, не говоря больше ни слова, уходит.

Облегчённо выдыхаю, предвкушая возможность устроиться поближе к теплу. К этому моменту от усталости меня уже не держат ноги, а тело дрожит от озноба. Кажется, будто холодный ветер навечно въелся в мои кости.

В зале возле стены есть пара широких лавок, но сил придвинуть хоть одну из них поближе к огню у меня нет. Зато прямо перед камином на полу лежит большая лохматая шкура.

Опускаюсь прямо на неё.

Богиня, как хорошо.

Нужно скорей отогреться. Едва ли мне позволят здесь проваляться целый день с температурой.

Подтягиваю колени к груди, плотнее укутываясь в дырявое одеяло, и прикрываю веки, наслаждаясь треском догорающих поленьев.

Сквозь дрёму ощущаю на себе чужой взгляд, но сил открыть глаза у меня уже не остаётся.

***

— Ишь, чё удумала? — меня будит болезненный удар по рёбрам и резкий недовольный голос.

Подскакиваю, пытаясь осознать, где я и что происходит, но гневное лицо Фарие быстро возвращает мою память на место.

— В чём дело? — хриплым спросонья голосом.

— В чём дело? — язвительно передразнивает брюнетка. — Тебе кто позволил здесь разлечься?

Сейчас понимаю, что Фарие старше, чем мне показалось ночью. Её скорее можно назвать молодой женщиной, нежели девушкой. Значительно выше меня, плечистая, с крупным ртом и немного мясистым носом.

— А… мне Моран разрешил, — тянусь, разминая затёкшую шею.

Мышцы после сна на полу нещадно ломит. Оно и понятно — “перина” из старой шкуры оказалась так себе.

Хотя мне ли жаловаться? В отцовском доме у меня перины тоже не было. Лишь матрац, набитый травой да шерстью, который приходилось стелить поверх деревянной лавки.

— Это господские комнаты, и тебе здесь не место! А ну, марш на кухню!

— Да без проблем, — невозмутимо поднимаюсь, отмечая, что моё спокойствие, как будто Фарие раздражает. — С чего начнём?

Смотрю ей в глаза, растягивая губы в широкой улыбке. Разумеется, из чистой вредности.

Ну а что она ожидала? Что я начну каяться за свой “проступок”?

Или, что буду с ней пререкаться и спорить?

Вот ещё не хватало.

— Идём на кухню, — женщина как-то неожиданно скисает и шагает прочь.

Кухня оказывается неуютным, весьма унылым, а главное, отвратительно грязным местом.

В отцовском доме даже в худшие времена подобного не припомню. Хотя о чём это я? Меня бы поедом съели за такую грязь ещё бы и розг от души всыпали.

Интересно, кому теперь в доме отца придётся взять на себя мои обязанности? Уж не Дарлину ли на уборку с готовкой поставят? Хотелось бы мне на это посмотреть.

Последняя мысль кажется неожиданно весёлой, и настроение вместе с дрогнувшими уголками губ ползёт вверх.

— Ну? Чего улыбаешься-то как блаженная? Куру ощипать надо, да крупу перебрать! — напоминает о себе Фарие.

— Готовить в такой грязи? — ужасаюсь, глядя на котёл, покрытый толстым слоем копоти и жира.

— А тебе-то что? — усмехается. — Твоё дело меня слушаться, а то моргнуть не успеешь, как хозяин тебя отсюда погонит!