Он редко приезжал в Окхэм-нест, поместье, где мы жили с матушкой и сестрами. Большую часть времени отец проводил в Идригасе, чтобы, как он сам уверял, быть поближе к Его Драконьему Величеству. Ведь там, где живёт император, вечно сияет солнце!

Но никто из нас не обманывался. Мы с Роми были уже достаточно взрослыми, чтобы понять — отец в столице не из-за близости к императору. Причины крылись в его бесконечном поиске удовольствий.

Когда он приезжал, слуги сбивались с ног, чтобы начистить полы, вытряхнуть и освежить старинные гобелены, сдуть пыль с каминных полок. Брамион Сойер любил красивую картинку — идеальный дом, добропорядочная грифоница-жена, счастливые дети. Его не заботило, что скрывается за этим слоем позолоты.

По приезду он пригласил меня пройтись по окрестностям, и я согласился, конечно же. Но чтобы его позлить, выбрал свой самый потрепанный костюм — пуговицы на жилете отваливались, бархат сюртука потёрся и утратил блеск, сапоги были в заломах во всех возможных местах.

К сожалению, отца мой вид либо не смутил вовсе, либо он решил не обращать на него внимания до поры до времени.

— Ты мой наследник, Джаспер, — с гордостью говорил он, пока мы прогуливались у новенького пруда. Там плавали мерцающие рыбки, ситцевые вуалехвостки, матушкино последнее приобретение на радость близняшкам. — Наступит день, и всё это будет твоим.

Отец раскинул руки в стороны, как будто хотел объять всё поместье, залитое июньским солнцем. Но я и без праздных разговоров осознавал свою ответственность и весь её масштаб. Это давило на меня с детства, пугало и побуждало вздрагивать по ночам. И тем более странно мне было видеть, как отец отдаёт всего себя развлечениям.

Первое, что он сделал по прибытии в Окхэм-нест — спросил, не закончился ли ремонт в его любимой бильярдной комнате. Вторым его делом было заставить матушку плакать.

Это случалось из раза в раз, стоило Брамиону Сойеру объявиться на пороге. Слезы матери были одним из моих самых ранних воспоминаний. Родители закрывались в спальне, в другом конце коридора от детской, но мы с Роми прекрасно всё слышали.

Мама умоляла отца не возвращаться в Идригас, оставить очередную любовницу. Он соглашался. Извинялся, божился, что всё было в последний раз, а потом улетал под новый приступ рыданий.

Будучи детьми ни я, ни Роми даже не догадывались, что такое «любовница». Но по мере взросления пришло понимание. Сначала мы злились на отца, но в итоге смирились с отвращением и чувством бесконечной неловкости. И всё же я любил матушку так яростно, что мне больше не хотелось видеть, как она плачет.

Ребёнок или нет, я никак не мог взять в толк, зачем отец всё это делает. Ему досталась лучшая из женщин! Как можно в здравом уме захотеть ей изменять?

Мы двинулись от пруда вглубь сада, и пока отец рассыпался в похвалах управляющему, который держал наши земли в порядке, я тщательно подбирал слова. Готовился к речи.

— Я рад, что у нас появилась возможность провести день вместе, — сказал отец, мечтательно глядя в небо. — Во время твоей учёбы мы редко будем видеться, но зато потом… Потерпи немного, Джас. Будь прилежен, и после выпуска я в полной мере покажу тебе, что значит быть маркграфом.

Я не удержался и фыркнул.

— Действительно. Кому как не тебе об этом знать?

Мой тон был резким, но поза не очень воинственной. И всё же гнев и обида, копившиеся годами, решили, что самое время выйти наружу. Я прочистил горло и остановился, расправив плечи.

— Мы могли бы видеться чаще, если бы ты меньше времени проводил в столице, отец.