Опускаю голову, делаю вид, будто я напольный торшер с плафоном в виде божьей коровки, и искренне надеюсь, что:

а) у него ужасно плохое зрение;

б) память, как у антилопы гну, усваивающей и запоминающей информацию лишь на пятнадцать минут;

в) уровень высокомерия настолько зашкаливает, что он попросту не захочет ко мне обратиться. И словно верблюд будет игнорировать мою жалкую, ничего не значащую персону. Сама видела, как в зоопарке служащий пытался скормить двугорбому банан. Но в течение пятнадцати минут верблюд даже не соизволил на него взглянуть, продолжая с гордым видом жевать свою жвачку. 

Но олигархический самец явно узнал меня, и это печалька:

— А Петр Иванович в курсе, что у него работает ненормальная?

Перекидывая волосы на одно плечо, стараюсь вести себя как можно культурнее, принимая непринужденную позу. Интересно, давно он тут стоит и пасëт наши с малышом игры?

— Извините, но я не имею чести быть с вами знакома. Я Гошина няня.

— Ресторан на Набережной. Вы напали на мою спутницу.

— Я ни на кого не нападала, я просила её убрать стул с моего платья, а она принялась обзываться. Слово за слово, и мне пришлось…

— Наброситься на неё…

— Остановить поток оскорблений и презрения, — кривлюсь, впадая в ступор от тёмных глаз и поучительного тона.

— В любом случае я должен поставить Петра в известность.

— А вам-то какое дело?

— Гоша мой крестник, и мне не безразличен тот факт, что мальчиком занимается буйнопомешанная.

— Я работаю здесь полгода и впервые вас вижу. — Скрещиваю руки на груди, наклоняю голову к плечу. — Хороший крёстный папочка, ничего не скажешь.

Блин, вот зачем я это говорю? Он же ещё больше разозлится. Он уже смотрит меня так, будто я у него последний французский хот-дог из под носа увела. Правду моя бабушка говорит: всё дело в магии волос. Вот когда я была рыжей со средней длиной всё было нормально, стоило покраситься в тёмный шоколад, нарастить пряди, завить их легкими волнами, и всё. Как истинная ведьма, только и делаю, что притягиваю неприятности.

— Вот опять, вы не умеете сдерживать свой гнев, неадекватная няня. Вам нельзя работать с детьми. Вдруг вы их тоже обольëте?

Мне кажется, он издевается. Беру себя в руки, пытаясь совладать с доводами рассудка и утихомирить вздувшиеся на лбу и шее вены. Вот же выхухоль долларовый.

Я делаю шаг назад и покорно опускаюсь на ковёр рядом с Гошенькой.

— Валер, ты где? — Смеясь, заходит в детскую хозяин дома.

Сердце колотится ошалело и истерично, в животе булькает, желудок сжимается, предчувствуя беду, но усилием воли я стараюсь не поднимать на них глаза. Я люблю свою работу и не хочу её лишиться. Здесь платят очень много.

— Засмотрелся на нашу нянечку?

Не знаю почему, но я поднимаю глаза на этого Валерия. И сразу же жалею об этом, потому что на его лице такое выражение, будто он наелся кислой капусты.

***

— Пойдем, это Гошина женщина, — смеётся хозяин дома и уводит моего инквизитора прочь из детской комнаты.

С шумом выдохнув, я хватаюсь рукой за область сердца, с приоткрытым ртом следя за тем, как медленно закрывается дверь в коридор.

Гоша увлечённо играет с паровозиком, мило бибикая губками, а я на носочках подкрадываюсь к выходу, прикладываю к полотну ухо и пытаюсь расслышать, о чём эти двое там разговаривают. Вдруг чернявый каратель с внешностью супергероя всё же решил меня уничтожить и рассказать о ссоре в ресторане моему работодателю. Но за дверью совсем другое:

— А после танца эта красотка скидывает с себя платье, и там обнаруживается самый настоящий здоровенный мужской… — басит Пётр Иванович, заглушая окончание фразы своим громогласным смехом.