«Ну-ка, успокойся, бесполезный кусок мяса!», — беззвучно ору на бьющийся в груди орган.

Смотри-ка, чего удумало! Это же Лиходей Адону. У него вон телочка есть, высококлассная, между прочим.

Рука Железного в кармане, больше не лежит на её талии. Я зачем-то обращаю на это внимание. Обернувшись, Валерий смотрит на нас с Гошей. И мне вдруг становится неловко, как бывает, когда впервые раздеваешься на пляже. Вздор и чепуха! Ничего подобного не может быть и в помине.

Отвожу взгляд в сторону, хотя несуразный трепет никак не отпускает, пробегая по моим жилам туда-сюда и путая меня своей нелепостью. Я ненароком снова смотрю на Железного, и тут Антонина, видимо, расчувствовавшись меланхоличным текстом музыкального произведения, жмётся к нему, обнимая дьявола двумя кривыми руками.

Мне аж не по себе становится. Уж так сильно она его любит. А он больше не оборачивается и не отбивается от её худосочных клешней, как будто ему нравится. Так и стоит, одаривая её голливудской улыбкой. Смотреть противно. Ну их к чёрту. А ведь они ещё и спят вместе и голыми телами ночью отираются. Фу, блин. Парочка гоблинов.

Засмотревшись на ведьмака и его самку, я теряю из вида Гошеньку. Если он начнёт мешать родителям, меня точно уволят. Стреляю глазами из стороны в сторону, Гоша нигде не обнаруживается. Я стараюсь быть незаметной, как чернила из молока. Скольжу между гостями и официантами. Озираюсь и от испуга бегаю по залу активнее. И в одном из проходов натыкаюсь на подвыпившего друга Петра. Если мне не изменяет память, он депутат в Государственной думе. А ещё в его похотливом взгляде читаются крайне понятные намерения.

— Поймал, — скалится седовласый, сжимая меня в объятиях.

***

— Поймал!

— Это очень мило, но я не падала и не убегала! И ловить меня совершенно незачем, — бурчу сдавленно, будто язык в тиски засунула и говорить не могу, только мямлить.

Прибить бы этого покрытого плесенью любителя клубнички. Давлю на его обсыпанные перхотью плечи, извиваясь как уж, энергично работая локтями и ногами. Но, несмотря на возраст, старичок ещё крепкий, держит сильно.

— Да чтоб ты провалился, седовласое дупло в пиджаке.

— Я же просто поговорить хочу. — Жмёт меня граблями «дума».

— Не тем местом вы разговариваете, дяденька.

— Ух ты, какая дерзкая. Девка-огонёк, прям чувствую.

Скалится, покашливая и подëргиваясь от нетерпения. Луиза орёт в микрофон, а я закричать не решаюсь. Работа мне по-прежнему дорога. Я тут в зоне риска, можно сказать, по обрыву ползаю туда-сюда каждую секундочку. Богачек обливаю, от олигархов рожаю, стариков своими формами привлекаю. Какой-то обезьянник с элементами психиатрической больницы.

— Да зачем я вам, прозорливец вы наш, умудренный опытом?! Вы же меня физически не потянете. — Пихаюсь. — Мне тридцати нет, я мужика по полночи из спальни не выпускаю! Инфаркт — основная причина смерти на нашей планете, вы же одной ногой уже там. Ну куда вам это дело?

— Каждый хочет любви! И солдат, и моряк, сладенькая горошинка! — По-старчески скрипя да придыхая, «дума» сцепляет руки на моей пояснице, прихватывая с ещё большим рвением.

— Неужели ваш вялый, как засохший огурец, инструмент, ещё работает в этом возрасте? — начинаю злиться, дëргая его за седые прядки.

— Милочка, пока все горячительное пили, я кроссы бегал и штангу таскал. Моя простата фору тридцатилетнему даст. Сверстники вон только на еду заглядываются, а у меня всё горит внутри как у молодого. — Теснит меня сильнее, запуская крючковатые пальцы под серую юбку. — Ну давай скорее уединимся, пока таблетка действует. Я тебя как увидел, так и глотнул. Аж в глазах темно от стойкости.