– Плевать. Я должен вернуться в Пьяналавру к рассвету. На мне большая ответственность, демоны задери ледяную стерву, – хрипел мужчина. Не так громко, как прочие, но слышно. – Меня давно не должно здесь быть!

– Но ты здесь. Застрял, как и прочие, – подал робкий голос мой папенька. – Не иначе благими нитями Сато…

– Благими? – чуть не взревел мужчина. Он был раздражен обстоятельствами и глушил внутреннюю горячку не первым графином зелья. – Чтобы я еще хоть раз откликнулся на просьбу герцога Грейнского и помог ему с установкой зимних заслонов…

– Ты был на Рубежах?

Отец плеснул себе из кувшина и, с трудом держась на ногах, оперся кулаком о стену.

Свободных стульев в харчевне не было. Как и номеров, как и экипажей, если верить сетованиям соседнего стола.

Я бесшумно позвала отца снова. Я ведь рядом – руку протяни! Нас разделяла компания молодых боевых магов, наполнявших стаканы стоя, на весу, и не замечавших неудобств. Но папа меня не услышал.

– Вырвался на день и застрял навечно. Если верить пакости за окном, – тихо проворчал тэр, кивая чашке.

Мужчина был укрыт сочащимся с плаща черным мраком. Наверное, в хвори я стала видеть людей иначе. А может, эта чернота была моей собственной.

Словом, вместо тэра в капюшоне я теперь наблюдала расплывающийся сгусток темноты. Тень за его широкой спиной шевелилась, хлопала рваными, потрепанными крыльями, точно птица.

Ох уж эти игры болезного подсознания!

Я уткнула взгляд в его сапоги: высокие, походные, недешевые, из выделанной кожи сатарских кворгов, с заклепками из заговоренного серебра. В таких удобно скакать верхом на свежей харпии, и никакой снегопад не страшен.

– Сама Судьбоносица послала мне тебя! В первой же харчевне, куда я вошел, убитый горем! – заведенно шептал отец и фамильярно тыкал пальцем в плечо незнакомца. – Ты должен помочь. Ты ведь не забыл?..

– Рогатые демоны, Хоулденвей, да я помню ее ребенком! – прошипел маг и с грохотом поставил чашку. – Как она вертихвосткой-россохой скакала по саду и ловила непуганых лоури, что вечно залетали в ваши сады…

– Давно уж не залетают. И ты давно не был, – угрюмо выдал папа.

– Горе не любит гостей.

– А ты и не рвался, – напомнил отец.

Видно, они с мужчиной являлись давними приятелями, но я, видят богини, не могла припомнить никого с такой аурой и такими плечами. Да и за лоури когда скакала, не помнила тоже. Не в прошлой ли жизни?

– Прими соболезнования. Твоя жена была чудесным созданием…

– Она была давно. А дочь моя еще есть! – перебил отец, внезапно обнаружив в себе суровый тон. – Ты дашь ей умереть? Моей малышке?

Стоять рядом стало невыносимо. Стыдно. Мои извечно бледные щеки разгорелись от смущения.

Да я лучше прямо тут на пыль изойдусь, чем буду слушать, как папенька умоляет кого-то взять меня в жены. Будто облезлую, хворую кобылку продает. И сам понимает, что товар негодный.

– Ты один из немногих в Сатаре знаешь, насколько я непригоден для супружеских уз, – проворчал незнакомец.

Я невольно прислушивалась к его пробирающему хрипу. Так очень старый, расстроенный инструмент выводит забытую мелодию. Неровно, шершаво, но все равно красиво.

– О, будь у меня выбор! Будь у меня выбор, я бы и помыслить не мог о таком союзе! – взревел отец, но его вопль потонул в гомоне. – Но я нынче непереборчив: дочка не доживет до рассвета. Я не прошу опекать ее, не прошу любить, не прошу содержать. Просто дай ей кусок своей магии, которой у тебя в избытке. Аж с пальцев сочится. Погляди на меня. Подними лицо!

– Ну? – мужчина задрал голову, и отец покривился. Неужто маг некрасив и страшен? – Хорош жених?