– Снова обострилось? – в дрогнувшем папином голосе почудилось участие.

– Пройдет. Рассосется. Много отдал на Рубежах, – отрывисто пояснил маг.

– Но в тебе еще есть…

– Осталось на дне. А дно ненадежно, Хоулденвей, – туманно добавил мужчина. – Оттуда черпается самая отборная…

– Неважно. Хоть что. Я согласен, – нервно кивнул отец, от волнения расплескав настойку.

– А она? Тэйра твоя малолетняя? Согласна?

– Да ей уж достаточно годков для брака. Выглядит младше, но то болезнь, – прошептал отец, сосредоточенно хмурясь. – Согласится, когда в храме встанет пред алтарем. Она девочка славная… Не посмеет противиться отцовской воле.

– Так ты не сказал ей, что нашел «жениха»? И где! В шумной харчевне, в безлунную ночь смены сезонов! – рассмеялся маг густо, пробирающе. – И что она подумает о случайном брачном решении, принятом за чаркой горячего гинна?

Ох, я бы сказала, что подумает… Если бы способна была соображать.

В голове мелькали обрывки слов. Обглоданные куски ощущений. Возмущение, ужас, тревога, тошнота.

Замуж. Замуж за него. Да он на ногах не держится! Как до храма-то дойдет? И запах от мужика такой, «сногсшибательный»… Но, может, это вся харчевня пропахла горьким хмелем.

– Она бредит. Шатается, в обморок норовит упасть. К чему ей лишние думы? Если обряд поможет, то и будем решать, как щекотливый вопрос уладить… – помявшись, выдавил отец. – Так ты согласен?

– Ищи жреца. Если найдешь в такую дикую ночь…

– Вон он, у кухни сидит, с пирогом обнимается. Ох, богини милостивые, ты спасение наше, ты дар ниспосланный, – вдохновенно разорялся папа.

А я с недоверием смотрела на кулак «ниспосланного», сжимающий керамический бокал. Тот заметно подрагивал.

Судьбоносная… Вспомнит ли маг наутро о церемонии и случайной жене?

Я слышала, что он оставил много сил на Рубежах и, видно, сейчас страдал от магического отката, но это не оправдание!

– Ошибаешься, Хоулденвей. «Дар» из меня никудышный. Моя сила убьет твою дочь прежде, чем ты найдешь лекарство от хвори.

– А хворь убьет ее через час, – прибил отец и, вздрогнув, приговорил бокал. Вытер рукавом мокрую бородку, запахнул плащ.

Я стала спиной пробираться к выходу. Стыдно подслушивать, еще кошмарнее – признать, что слышала все низости и грубости, что тут звучали.

– Мой дар принизит твою дочь, – долетело хриплое, когда я отошла на приличное расстояние. – Знаешь ведь, как высокие тэйры боятся сильной магии. Пищат, будто в грязь окунулись…

– Пусть пищит, но живет, – прошептал отец. – Я найду ее, заплачу жрецу… и мы будем ждать тебя в разрушенном храме на горе. Ты придешь?

– Приду.

***

– Он придет, – в который раз пообещал отец.

Я послушно кивнула: ждем. Хоть и сомневалась, что незнакомец в высоких сапогах с заклепками сможет заползти сюда по ледяной тропе. Папе путь дался нелегко, а он был куда трезвее «жениха».

Жрец зажигал храмовые свечи, наполнял искрами кристаллы. Укреплял огонь чарами: часть окон была разбита, и ветер то и дело влетал в зал. Шевелил пламя, угрожая загасить, трепал плащи, сшибал с онемевших ног…

Дурнота накатывала волнами, и просвет между черными мошками исчезал. Вот-вот одна темнота и останется. Тогда все – оборвется последняя жизненная ниточка, как обещала насмешливая Ворожка.

Ветер трепал белые перышки на моем капюшоне и, заглядывая внутрь, испуганно отшатывался. Напоминал: не красавица. Лежалый товар.

Я была как та фреска с тремя богинями, что не видят, не слышат и сказать не могут. В ушах стоял гул, перед глазами морок, а на пересохших устах – соль запекшихся слез.

Он все не шел, и я смиренно поднялась со ступени, обнялась, простилась с отцом. Мой час пробил, об этом отчетливо звонило сердце, совершая последние удары.