Она на ощупь двинулась в сторону кухни и принялась греметь железной посудой. От входа я видела, как виззарийка поднимает лицо к потолку и накладывает на глаза примочки из перемолотых травок, растертых в ступке с густым белым зельем.

– А мне что ж теперь делать? – прошептала я, в ужасе косясь на старуху. С бело-зелеными лепешками на смуглом лице она выглядела еще страшнее.

– Мужа ищи своего пропащего, пока сама жива… Пусть сотворенное исправляет, чтоб черная мерзость внутри тебя не убила, – процедила она недовольно. – Уж я его! Если увижу!..

Она погрозила кулаком полупустому шкафу и опять обиженно взвыла: пока не увидит.

– Ни имени, ни адреса, – вздохнула я и отошла к выходу, твердо решив вызвать к Ворожке телесного целителя и кого-то по другим хворям, душевным.

У настоятельницы Монтилье наверняка есть знакомые лекари. А одними травками тут делу не поможешь.

– Ступай за ним след в след и притопаешь, – брезгливо отмахнулась ведьма. – Сато для тебя один узелок заплела, заплетет и второй… Дорога ты ей, видно, птичка. Теперь уж не бросит. Богини в Сатаре сентиментальные.

***

Наш чахлый харпемейстер после папиной кончины забрал экипаж и уехал в Хоулден-Холл, чтобы сообщить прислуге горькое известие и привезти мне сезонных вещей по размеру.

Наверное, стоило дождаться его в приюте. А затем отправиться домой и принять управление имением: больше Хоулденвеев в Сатаре не осталось.

Но все внутри противилось идее. Приехать в Хоулден-Холл одной? Бродить по серым обветшалым коридорам без отца, отдавать прислуге приказы, будто я там теперь хозяйка?

Состояние наше сильно уменьшилось с тех пор, как заболела матушка и папа отошел от придворных дел. Серебряные саты рекой лились в карманы целителей и шарлатанов, златые монеты щекотали ладони аптекарей… Просторный замок пришел в запустение, по стенам расползлась паутина. Сад, веками служивший пристанищем желтым лоури, зачах, как наша искра.

Осталось несколько верных слуг, дородная кухарка Бесси с нерасторопной помощницей, четыре тощие харпии, слабый маг-бытовик, подслеповатый садовник да дряхлый харпемейстер… Теперь я в ответе за их жалование.

Зажмурившись, я попыталась представить себя хозяйкой Хоулден-Холла. Степенной, горделивой, в пышном платье замужней дамы. Но ничего не получилось. Я не строила планов на будущее, и теперь была ошеломлена… Стукнута по голове окаменелой сосулькой!

***

Оставив лачугу Ворожки позади, я вышла с территории приюта и побрела к окраине Вандарфа, повторяя свой путь трехнедельной давности. Священная гора, увенчанная полуразрушенным храмом, ледяной доминантой выступала из частокола коренастых домов.

Весь недолгий путь я поражалась, как изменился город. Люди больше не боялись зимы. Они приняли ее, приоделись, разрумянились, приветствовали друг друга с хохотом и желали счастливого правления Триксет.

Беда забылась. Сугробы сияли на солнце тысячами стеклянных осколков, белизна слепила глаза, веки слезились от света…

Харчевню я нашла без труда. Сейчас в ней было тихо и уютно, за столиками чинно восседали взрослые тэры, переговариваясь негромко. Я поспрашивала юную тэйру за прилавком, и хозяйку, и служку у загонов для харпий, даже на кухню всунулась тайком…

Никто не помнил гостя в черном плаще и с темной аурой, сочащейся с дрожащих пальцев. А когда я заводила речь про высокие походные сапоги с заговоренными заклепками, собеседники фыркали так, что пыль поднималась.

В ту ночь в харчевне было не протолкнуться. Кто только ни заходил – пьяные, трезвые, в плащах и без. Одни искали экипаж, другие – свободную комнату, иные просто стояли у стен и пытались согреться.