– Как это за что?.. Ты человека чуть не убил!

– Не знаю ничего!

– Ты не знаешь, а люди видели. Свидетели против тебя есть, Страхов!

– Не знаю, не видел я никаких людей. Козлов видел, а какие из козлов свидетели?

– Умный, да?

– Нет, просто никого не трогал, спать спокойно лег, а козлы: поднимайся, давай, говно убирай.

– А кто говно за тобой убирать должен?

– Я должен. Но я не буду.

– Почему?

– Потому что не буду!.. Учиться пойду, а говно убирать нет.

– Учиться пойдешь?

– Ну да, школа у вас есть, а у меня всего шесть классов образования.

И средняя школа в колонии была, и производственное обучение, а Паша не прочь получить образование и профессию, воровской закон этого, в общем-то, не запрещает. Но работать он не станет, хоть убейте. И пусть в этом будет виноват Прохарь, который напрочь отбил у него охоту к общественно-полезному труду. Для начальства такой отмаз, конечно, не сгодится, но грузить их приверженностью к воровскому ходу глупо, зона-то красная, точно ломать начнут.

Впрочем, ломать Пашу все равно начали. Разговор ничем не закончился, вину он свою не признал, бутерброд от «кума» так и не принял и отправился обратно в изолятор. А там его ждала совсем другая камера, отнюдь не образцово-показательная. И стены с плесенью, и столбик посреди хаты вместо табуретки, лежак пристегнут к стене, матраса нет и не предвидится. Раковина оторвана, от унитаза только загаженное гнездо в полуразрушенном бетонном постаменте, вода из трубы не течет, а капает, да так противно.

Паша старался не унывать. Человек такая сволочь, что ко всему привыкает. А привыкать придется. Привыкать к тернистому пути, который он сам для себя выбрал. И не три года лишений ждут его впереди, а вся жизнь у него теперь такая. То черное, то белое… И нужно стремиться к белому, но и черное сносить с достоинством. Тогда его будут ценить и уважать. И на воле он будет кум королю и сват министру. Откинется, прогуляется по Москве, облегчит лохам карманы, а затем заявится к Зойке. И снимет ее на всю ночь. Будут пить и веселиться… А пока что он может вдоволь вспоминать уже прожитые с ней ночи. И эти прекрасные воспоминания скрасят здесь его мрачное и вонючее существование.

В штрафном изоляторе его продержали всего пять суток, Паша воспринял это как добрый знак, и напрасно. Нанесенное им ранение оказалось легким, «козел» уверенно шел на поправку, но на Пашу все-таки завели дело, стали шить покушение на убийство, а это дополнительные три-четыре года. «Кум» предложил встать на путь исправления и записаться в секцию противопожарной безопасности или хотя бы цветоводов, но Паша отказался, покушение так покушение, что было, за то и ответит.

В ШИЗО его возвращать не стали, определили в отряд, где бал правили «козлы», но такая картина везде, красноповязочники на каждом шагу. Паша нарвался на старшего дневального, узколобый верзила с ходу записал его в шныри и велел вымыть полы. Паша ничего не сказал, но с места не сдвинулся, где стоял, там и застыл. Верзила думал, что он уже шуршит вовсю, но уж прям будет он шнырить.

– Эй, ты че, фраер, опух?

– Лучше фраером быть… – ухмыльнулся Паша.

– Че!

– Не буду я шнырить!

– Да мне по хрену, будешь ты или не будешь!

Верзила схватил Пашу за шею, а хватка у него не в пример мозговой активности сильная. Паша и пытался удержаться на ногах, но не смог, налетел на шконку, перевалился через нее. Верзила загоготал.

Паша медленно поднялся, осмотрелся, заметил горшок с цветами на стене.

– Полчаса у тебя, полы должны блестеть как у кота яйца на морозе!