Младший советник юстиции Красников Борис Владиславович. Любить и жаловать он себя не просил, но представился по всей форме.

– А я прыгал? – буркнул Паша.

Его взяли с поличным, отпираться бесполезно, он это прекрасно понимал.

– Прыгал!.. Давно за тобой бегаем, Страхов!

– И что это, хорошо или плохо?

Паша и сам все прекрасно понимал. С одной стороны, хорошо, что менты охотились на него. Значит, признали его криминальный талант, пацаны оценят это по достоинству. А с другой – не будет ему снисхождения на суде.

– Плохо. Профессиональный вор ты, Страхов, будем изолировать тебя от общества.

– Зачем изолировать? Я за здоровое общество! Смотрю, проститутка идет, задницей виляет, а в сумочке презервативы. Ну, думаю, мало того что телом своим торгует, так еще и рожать не хочет! А стране солдаты нужны! И доярки! Сметаны вот недавно хотел купить, а пусто на прилавках, нет ничего. Где, спрашивается, доярки? А по презервативам попрятались!..

– В солдаты тебя отправить не обещаю, в доярки тоже, а трусы шить будешь. Для доярок! – довольный своей шуткой, усмехнулся следователь.

– За что? Я же презервативы хотел вытащить, – глянув на инспектора, сказал Паша. – Промахнулся. Кошелек под руку попал. Не хотел я.

– Хотел не хотел – с этим делом суд разберется. А ты мне давай-ка расскажи, как жертву выслеживал, как руку в сумочку совал.

Красников составил протокол, Паша ознакомился и подписал. На том, что за презервативами за сумкой лез, настаивать не стал. Как бы не восприняли это дополнение как издевательство над судом. Тогда полной ложкой отмерят, на все три года в лагеря зашлют. А так, может, одним годом отделается. Он же раньше никогда не попадался.

Дело ясное, тянуть с ним не собирались, на следующий день Паше предъявили обвинение и отправили в Бутырку. Этап в душном «воронке», ну очень вежливый конвой, шмон, типа медицинский осмотр, баня с прожаркой, на складе выдали выщипанный матрас с куцым одеялом.

В камеру Паша входил с одной только скаткой под мышкой. Зашел, поздоровался, глядя на пацана в блатном углу. Лет семнадцати, рослый, не хлюпик какой-то, видно, что сильный, вломить может крепко. Майка-безрукавка на нем, на одном плече паутина с двумя кольцами, паук в ней. Татуировка вора, два года отмотавшего на зоне. Серьезный пацан, не зря его назначили смотрящим.

Там же у окна за дубком[2] возились двое, один стоял на полу, другой, тощий, на табуретке, тянул свою костлявую руку сквозь решетку, видно, маляву на нитку насаживал. Паша не знал, только слышал, как в камерах гонят коней[3], наконец-то представилась возможность увидеть все своими глазами. И он должен был радоваться такой возможности. Потому что тюрьма – его дом, а воровской ход – его выбор. Сознательный выбор. И тюрьма не только дом, но и школа, учиться, учиться и учиться…

У самых дверей стоял какой-то лопоухий дрыщ с затравленным взглядом. Паша для него новичок, темная лошадка, но даже на него он смотрел с тревогой, вдруг пнет ненароком. Уши у паренька большие, оттопыренные, уж не для того ли его у дверей поставили, чтобы слушать продол[4]. Кажется, таких броневыми называют. Главное, ничего не забыть, не запутаться в названиях.

Хата не очень большая, тяжелый сводчатый потолок, бетонный пол, шконки в два яруса, с одной стороны четыре места, с другой шесть, дальняк за перегородкой, все как положено. И блатные все на местах. Смотрящий, а с ним еще, как минимум, двое. Один так и остался у окна, а другой по знаку старшего соскочил с верхнего яруса над шконкой смотрящего. Соскочил бодро, легко, как заправский гимнаст с турника. Но вида пацан явно не спортивного. Тяжеловесный, не толстый, но бесформенный, брюшко жирком подернулось, лицо рыхлое, как будто оспой изрытое. Ни майки, ни футболки, чисто голый торс. Глаза под ключицами выколоты.