Она уже прошла мимо, как вдруг остановилась и с усмешкой и даже ехидцей вдруг спросила:

– И кого же ты высматриваешь, Словен?

– С чего ты взяла, великая княгиня? – ответил он, старательно выговаривая ее звание. – Мне никто не нужен.

– Так-то уж никто? Туману напускаешь, князь, надеешься, что никто не проведает о твоих замыслах и помыслах.

– Не понимаю, о чем говоришь, великая княгиня.

– Ладно, ладно. Мне Бажена все рассказала.

– Что она тебе могла поведать?

– Завлек молоденькую девушку и делаешь вид, что ничего не случилось! Сохнет по тебе голубка, сон потеряла.

– Выдумки это все.

– Да нет, к сожалению, не выдумки. Поделиться ей больше не с кем, как только со мной. Все как на духу мне и выложила. Что делать-то будешь?

– Что делать? Она же сосватана.

– Прогнала она Изяслава. Сказала, что видеть его не может. Что скажешь на это, князь?

Словен подумал, ответил:

– В гости позовешь? Видеть мне ее надо.

– Да куда деваться! Приходи.

– Спасибо и на этом.

– Не обессудь. Только как с Изяславом у тебя получится? Мужчина он вспыльчивый, несдержанный, необузданный, в гневе может дойти до беспамятства. Пришибет тебя где-нибудь, что тогда?

Словен свел губы в сторону в злой усмешке:

– Авось не успеет.

– Не боишься, значит?

Помолчали.

Гудни вдруг с головы до ног осмотрела Словена и проговорила насмешливо:

– И чего она в тебе нашла? Я бы тебя и близко к себе не подпустила! – и ушла, озорно покачивая широкими бедрами.

На другой день Словен пришел в великокняжеский шатер. Белое льняное полотнище пропускало внутрь мягкий солнечный свет, на полу лежали ковры, стоял невысокий походный столик и несколько табуреток. В противоположной от входа стороне за занавесом находилась широкая лежанка, по краям стояли сундуки, на одном из них бок о бок сидели Гудни и Бажена и вязали.

Бажена, увидев Словена, вспыхнула, встала и вновь села, уткнувшись в вязанье. Гудни весело ответила на приветствие князя и пригласила:

– Садись, князь, за стол. Сейчас распоряжусь об угощении.

– Спасибо, я сыт, – ответил Словен, присаживаясь на табуретку.

– Как же, гость, и без угощения? – Она приказала слугам накрывать на стол.

Из-за занавеса, протирая глаза, вышел Довбуш.

– Я тут вздремнул после обеда, сморило что-то, – проговорил он, подавая руку Словену и присаживаясь рядом с ним. – Какими судьбами? Дело какое-то ко мне привело?

– Да нет, зашел просто так.

– Это хорошо. Люблю с тобой поболтать. Не то что другие, ты всегда и по каждому поводу имеешь свое мнение, мне интересно слушать тебя. Как идет охота?

– Потихоньку, – неопределенно ответил Словен.

– Он тут охотится совсем на другую дичь, – встряла Гудни.

– А мы столько настреляли зверя, что, наверно, скоро забьем все ледники, и мяса нам хватит до осени.

Словен знал, что бодричи рыли длинные, постепенно углубляющиеся погреба, которые уходили в землю в три человеческих роста, там царил холод. Затем загружали его колотым льдом, и этот лед сохранялся там до первых морозов. Продукты лежали длительное время и не портились.

Слуги между тем поставили на стол вареное мясо, жареные грибы, клубнику и в кувшинах медовый квас.

Довбуш разговор перевел с охоты на перестройку в работе Боярской думы и повышение роли и значения вече, которое открывало новые возможности в расширении народовластия в стране. Великий князь говорил много и охотно, приводил примеры, сравнивал свое правление с другими великими князьями, подчеркивал свою приверженность заветам великого Русса, доказывал, что его преобразования усилят могущество и процветание Руссинии.