– Горилка? Е, конечно! Який хохол без горилки! – Филипп Остапыч полез под кровать и вытащил оттуда запечатанную бутылку.
– Наливай, – приказал доктор.
Филипп Остапович ловко откупорил сосуд и наполнил стакан до краев:
– Пыйте, лікарю! Допоможи вам Господь![9]
– Да не мне! Барону! Боль от водки меньше, – объяснил доктор, доставая из саквояжа скальпель и крючки.
– Фу, мерзость! – барон пригубил и тут же выплюнул. – Лучше боль, чем эта гадость!
– Воля ваша! – не стал возражать Тоннер. – Денис Кондратович, фиксируйте ноги, а ты…
– Филипп Остапович, – подсказал швейцар.
– … держите левую руку.
В комнату влетел Владимир Лаевский:
– Антон! Что с тобой? Ты ранен?
– Да!
– Надо вызвать доктора!
– Я уже здесь! Тоннер Илья Андреевич! – представился врач.
– Владимир Лаевский. Как вы быстро приехали…
– Мы подобрали барона по дороге. Наотрез отказался от госпиталя. Повезли к вам!
Доктор сделал первый надрез; барон вскрикнул.
– Кто в тебя стрелял, Антон?
Еще надрез. Барон снова вскрикнул.
– Кто стрелял? – повторил вопрос Лаевский.
– Барон сказал, что чистил пистолет, а тот возьми и выстрели! – с сомнением в голосе пояснил Угаров.
Глава седьмая
Каких трудов стоило уговорить хозяйку! Все твердила: преставился в сей комнате ее незабвенный майор и она здесь помереть желает. А в какой день – неизвестно, поэтому даже на неделю уступить не может. Дашкину пришлось раскошелиться на сотенную и пообещать освободить помещение по первому требованию.
Наблюдать из кареты было бы и сподручней, и дешевле. Но глупые лошади где стоят, там и под себя ходят. А дворникам убирать! Допекли они кучера: «К кому ваш барин приехал? Почему не выходит?»
Напротив черного хода комнату снять не удалось, а ведь экипаж вчера туда подъехал! Князь велел камердинеру нацепить лохмотья и стоять там с протянутой рукой. Сам же в подзорную трубу наблюдал из майоршиной комнаты за парадным входом. Вдруг сегодня гадина им воспользуется? Почему-то князь был уверен, что опознает шантажистку, если увидит!
Смертный час майорши наступил, как только она втиснулась в свое лучшее платье. Девки под ручки провели вдову по комнате, чтобы князь смог оценить наряд, потом откинули покрывало и взбили подушки. Умирающая вскрикнула, схватилась за правую грудь и рухнула на простыню. После майора перину не выбивали, и поднялся такой столб пыли, что закашлялись все: и девки, и майорша, и Дашкин. У Арсения Кирилловича легкие были слабые, и надрывался он дольше остальных. Да так, что умирающая испугалась, резво подскочила и принялась лупить его по спине. Когда кашель унялся, майорша перекрестилась:
– Слава богу! А не испить ли нам чая? От таких приступов чай – первейшее средство!
Князь отказаться не успел. Чудом выжившая звонко хлопнула в ладоши, дверь тотчас распахнулась, и в комнату вплыл двухведерный самовар. Следом внесли бублики с крендельками, вазочки с вареньем и тарелки с пирожными.
Шумно прихлебывая и чавкая, майорша неспешно повела рассказ о своей малоинтересной судьбе. Арсений Кириллович поминутно бегал к окну, отдергивал штору и осматривал особняк. Но пейзаж за стеклом не менялся – высокий швейцар все гонял голубей, искавших корм на крыльце.
Черт побери! Завтра пятое! Рассеянно кивая майорше, князь углубился в мрачные мысли. Шантажистка прятала лицо! Значит, они знакомы! Надо выяснить, кто она, и припугнуть разоблачением. Кто же? Дашкин медленно перебирал обитательниц особняка Лаевских.
Софья Лукинична? Всем известно: генеральша не в себе. Но не слишком ли грузна? Дама в экипаже была поизящней!