– Нет еще!

– То-то! Дохтора нарочно все по-своему обзывают, чтоб нас путать. Морг по-ихнему – покойницкая! Тоннер там у трупов в кишках копается!

– Правильно! – рассудительно сказала Катерина. – Чтоб нутро лечить, надо знать, что в нем понапихано!

– Так-то оно так! – от волнения Аксинья перебирала пальцами свою толстенную, в кулак, косу. – Только остальным докторам стоит разок глянуть – и они на всю жизнь запомнят, а Тоннер каждый день мертвяков режет. Знаешь, почему? – шепот Аксиньи перешел в заговорщический. – Мертвечиной он питается!

– Что?

– Святой истинный крест! А кровью запивает!

– Сама видела?

– Как кровь лакает, не видела. А мясо частенько приносит. Свари, дескать, Аксинья, суп. А где взял мясо? Целыми же днями в госпитале! Значит, у трупа отрезал!

Нехитрая уловка Аксиньи до сегодняшнего утра срабатывала безотказно. Иногда по поручению Физиката[7] доктор инспектировал мясные лавки и нередко приносил оттуда свертки. Вновь нанятые слуги, завидев барина с куском мяса, убеждались в правоте Аксиньи и немедля покидали службу.

– Ну и как бульон на человечинке? Вкусный получается? – спросила Катя с самым невинным выражением лица. Хитрость нерадивой Аксиньи (это ж надо умудриться так квартиру засрать!) была ею разгадана сразу.

Аксинья перекрестилась:

– Я что, пробую?

– А барину как подаешь? Вдруг недосолила? Человечинку-то надо обильнее солить, чем свинину.

– Что? – Аксинья схватилась за сердце.

– А ежели холодец из человечины задумаешь, так сперва вымочи.

Аксинья где стояла, там и села. Катя привела ее в чувство мокрой тряпкой:

– А если пожарить задумаешь, – огненная девица шлепнула прачку еще разок, – вот так вот отбей. Поняла?

– Ведьма! Рыжая ведьма! – закричала Аксинья и пулей вылетела из тоннеровской квартиры.

Катя расхохоталась.

– Кто это смеется? – в распахнутую прачкой дверь зашел Угаров.

– Ой! Денис Кондратович! Доброго дня, барин! А вы с Данилой не встретились? К вам бричку повез и за расчетом!

– Встретились! Ох и разозлился на него Тучин! А Илья Андреевич где?

– Пошел в морг!

– Это мертвецы? – экономка купца Варенникова покосилась на три мраморных стола.

– Так точно! – радостно подтвердил квартальный надзиратель Пушков. Высокая грудь Аглаи Мокиевны, при каждом вздохе грозившая разорвать туго обтягивающее платье, так разволновала полицейского, что встал он не рядом с аппетитной блондиночкой, а сзади, чтобы подхватить при неизбежном обмороке. Очень уж захотелось этакую красоту в руках подержать!

– Давайте смотреть быстрее! – попросила Аглая.

– Дохтур должен подойти, – с трудом проговорил небритый сторож, стоявший радом со столами.

– Неужто не боитесь, Аглая Мокиевна? – поинтересовался надзиратель.

– Нет! Бабушка моя, когда плакать шла, завсегда с собой брала. Где еще сироте поесть от пуза, как не на поминках? Так при покойниках и выросла, – ободряюще улыбнулась экономка. Пушков ей приглянулся, оттого на опознание и вызвалась. И шубу лучшую надела, а в покойницкой нарочно расстегнула – про собственные достоинства Аглая Мокиевна знала, но вот распорядиться ими с толком пока не удавалось. Благодетель Варенников давно женат, с супругой неразлейвода. Его друзья-приятели, купцы василеостровские, с белокурой красавицей позабавиться были не прочь, но замуж бесприданницу не звали. А от молодцов-приказчиков экономка воротила нос сама, ровней не считала. Годы, которые принято называть лучшими, пролетали, если до тридцати мужа не найти, дальше можно и не мечтать! – А вы, Захар Григорьевич, почему за мою спину спрятались? Может, сами испугались?