– Очень даже может быть. – Дежурный положил плотную ладонь на листки протокола. – Но меня интересует другое – был приказ рубить деревья или нет?

– Коли б приказ был, – проговорил Деев, – то не пришлось бы ей средь ночи, в темноте по кочкам прыгать да от людей прятаться.

– Деревья должны быть посажены в ряд, одной породы, одного возраста, одного роста. – Замотина загибала перемазанные землей пальцы, перечисляя обязательные условия посадки.

– Значит, приказа не было? – Дежурный склонил голову к столу, готовый повторить этот вопрос еще десять, сто раз, пока не получит четкий ответ для протокола. Замотина посмотрела на него с нескрываемой жалостью, соболезнующе покивала головой.

– Если бы мы все делали только то, что нам приказывают… – начала она и замолкла, подыскивая слова, которые бы сразу поставили на место этого настырного лейтенанта.

– То что бы тогда случилось?

– Хм, – Замотина нервно улыбнулась, поерзала возмущенно на жестком стуле, – будто сами не знаете.

– Понятия не имею, – простодушно ответил дежурный. – Я не понимаю, что же плохого, если все мы будем в меру сил и способностей выполнять указания руководства? Дело от этого только выиграет. Поэтому я, например, – дежурный говорил все тише, но голос его окреп, – стараюсь сначала выполнить то, что обязан по службе, а уж потом проявлять инициативу, творить, выдумывать, пробовать.

Женька, напряженно вслушивающийся в разговор, незаметно подмигнул Дееву: дескать, не дрейфь, батя, кажется, наши дела не так уж плохи.

– Хотите, скажу всерьез? Хотите? – Замотина заговорила со скрытой яростью. – Скажу. А почему бы мне и не сказать? Так вот, граждане хорошие… Если таким вот типам волю дать, – она кивнула на Деева, – вы представляете, что произойдет? Нет, вы представляете?

– Очень интересно было бы узнать, – заметил дежурный.

– Он же опять за топор возьмется! – через силу хохотнула Замотина. – Вы на него посмотрите! Его без топора и представить невозможно…

– Может, и верно, что без топора меня представить трудно, – хмуро заговорил Деев, глядя исподлобья на Замотину. – И без лопаты, без пилы, без рубанка. Потому что всю жизнь у меня в руках был инструмент. Над этим и посмеяться можно, кое-кому смешно видеть человека с лопатой, с топором, с кайлом… Но с топором, между прочим, – Деев повернулся к дежурному, – мы сегодня вот эту гражданку задержали. Не с лопатой, а с топором. Не сажала она деревья, а вырубала. Я вот что еще скажу… – Деев твердо посмотрел на дежурного. – Если я посадил, а она уничтожила, она не только меня обидела. Она всех нас обидела.

– Ишь как ловко повернул! – воскликнула Замотина.

Дежурный поднялся, медленно прошел вдоль сидящих перед ним людей, остановился у окна и, откинув проволочный крючок, открыл форточку. Огни в домах поредели, от издалека проносившихся запоздалых машин по лицу дежурного мелькали светлые блики. Он вернулся к столу, пошелестел листками протокола, потрогал клавиши многочисленных переключателей, вздохнул.

– Наша семья жила на окраине большого города… Вокруг кукурузные поля, дальше картошка росла… Когда думаю об этих местах, сразу почему-то запах картофельной ботвы вспоминаю… Картошка уже вырыта, ботва лежит на земле, сохнет, и такой от нее запах… Запах детства. Вокруг нашего домика несколько деревьев росло. Нас было трое братьев, и, наверно, можно сказать, что выросли мы на кленах, там клены росли от одного корня, стволов пять, не меньше.

Замотина смотрела на дежурного с настороженным недоумением. Она сразу почувствовала, что эти воспоминания чем-то направлены против нее. Осторожно посмотрев на Женьку, Замотина утвердилась в своих подозрениях: тот улыбался, слушал внимательно, одобрительно.