– Проба.

Наконец камера остановилась. Молоденькая девчонка, с косичками, в коротеньком платье, строила рожи в объектив. Я вопросительно посмотрел на паренька, чуть видневшегося в полуосвещенном зале.

– Одна тут, с почты… – Он еще больше смутился.

– Кто снимал?

– Я, – тихо сказал Ципов.

Потом на экране побежали блики, полосы, и вдруг явно обрисовались ряды голов.

– Собрание, – пояснил Ципов. – Здесь, в клубе, я снимал.

Люди вставали с мест, смотрели прямо в аппарат, кто-то улыбался, кто-то качал головой. Ребятишки подпрыгивали, показывали язык…

– Несознательная публика, – проворчал киномеханик. – Как дикари.

Камера перескочила на президиум. Во главе стола – Мурзин. Держался он просто. Наверное, привык к киносъемкам.

– Наш директор, Емельян Захарович, – произнес Ципов. – А это парторг Шульга и зампредседателя райисполкома Зайцев.

И парторг, и зампредседателя держались напряженно.

Аппарат полоснул по лицам и остановился в центре зала.

– Валерий Георгиевич, – сказал киномеханик. И тихо добавил: – С Аней…

На них он держал камеру долго: начальство… Не знаю, чувствовали, видели ли они, что их снимают. Мне показалось, что нет.

Залесский, едва откинувшись на стуле, словно наблюдал исподтишка за женой. Она сосредоточенно смотрела на сцену, вся подавшись вперед.

Профиль Залесского выделялся ярко, рельефно. Неумелая подсветка. Черты лица его рассмотреть было трудно. Светлый силуэт. И скошенные на Аню, настороженные глаза… В ее длинных волосах играли блики.

Промелькнули, пролетели на экране головы, и в кадре уже – трибуна.

– Главный агроном, – пояснил Ципов. – Ильин.

Беззвучно шевелились губы, ритмично двигались руки главного агронома. Совершенно плоское, неумело высвеченное лицо. Да, оператор явно делал первые шаги. Свет ставить он не умел.

Затем, как в сказочном фильме, Ильин превратился в Мурзина, тот – в парторга. И без всяких перебивок – опять Валерий Залесский и Аня. Он улыбался. Вернее, усмехался. Залесская нагнула голову…

Резко осветился экран. По берегу реки бежала девушка в купальнике. Та самая, что строила рожицы в начале пленки.

– Больше Ани нету, – глухо проговорил Ципов.

– Хорошо, – сказал я. Надо было прекратить его страдания. – Если можно, повторите зал.

Снова Залесский настороженно смотрел на жену, она – на главного агронома. И опять Валерий чему-то усмехался, а Аня прятала глаза.

Киномеханик остановил аппарат перед тем, как появиться девушке на пляже. Включил свет.

– Конечно, не монтировали? – спросил я.

– Нет. Как отсняли, так и не трогали.

– А когда было собрание?

– В мае. Посевная как раз шла…

…По дороге в правление совхоза я вновь и вновь вспоминал увиденном на экране. Жаль, конечно, что изображение без звука. Голос, интонация, вырвавшаяся реплика – все было бы яснее, о чем там говорил Ильин. И можно ли это восстановить?

Черт побери! Иди догадайся, что происходило в душе каждого из супругов. Может, он спросил ее о каком-нибудь пустяке? А может быть, нет.

Помню, как-то в передаче «Кинопанорама» по телевизору показывали, что такое дубляж фильма с иностранного языка. Один отрывок – шутка. Из «Фантомаса». В эпизоде с комиссаром Жювом подложили под изображение и артикуляцию совершенно другой текст. Было абсолютно правдоподобно и от этого – очень смешно.

Мне же теперь было совсем не до смеха. Несколько мгновений, запечатленных на пленке, что-то означали.

Отношения между людьми. Если бы я мог их расшифровать!

И еще. Впервые я встречался с живым человеком на экране, зная трагический конец. Ощущение не из веселых…

– Вами одна женщина интересовалась, – встретил меня сторож.