– По-моему, широко, по-современному…

– Конкретнее. Говорил ли он вам о том, что подозревает жену? Его реакция на это?

– Нет, он не подозревал ее. Следовательно, какая может быть реакция? Помню, ее уже увезли в район, он сидел на крыльце и выступал: «Зачем она это сделала? Главное – жизнь. Все можно понять и простить. Зачем она это сделала…» Думаю, для него превыше всего было счастье Ани. Ну а если изменила, что ж, жизнь есть жизнь. Валерий, как мне кажется, понимал все это и мог простить. Он, повторяю, был большой души человек. Не копался в мелочах. Не захотел быть агрономом – бросил институт, захотел увидеть свет – пошел простым моряком на корабль, решил написать роман о целине – поехал за тысячи километров. И уж конечно, какая-то там измена его не перевернула бы.

– А роман он написал?

– Сказал, что собирает материал пока… А потом… До этого ли было?

Итак, Залесский тоже без пяти минут агроном. Сведение интересное. Новое. Надо бы ознакомиться с его автобиографией в отделе кадров.

– С Аней они познакомились в институте?

– Да, она училась курсом младше.

– Интересная собой?

– Хорошее славянское лицо, что-то в ней было… Между прочим, у Ципова есть пленка. Можете посмотреть.

– Кто такой Ципов?

– Он сейчас вместо Валерия в клубе. И еще киномеханик. Залесский добился покупки киносъемочного аппарата. Любительского. Полезное дело задумал – кинохронику совхоза. При нем отсняли несколько мероприятий. На одной, кажется, есть Аня…

После допроса Коломойцева я пошел в совхозный клуб.

Там было холодно и сыро. Пахло гуашью. Я прошел через коридор в зрительный зал. Никого. На окнах – темные шторы. Только одно, с поднятой гардиной, пропускало свет.

Грубо зашитый посередине экран, на стенах транспаранты.

Откуда-то доносились приглушенные звуки гитары.

– Кто здесь есть?

Внезапно колыхнулся экран, казавшийся намертво вделанным в стену, и высунулась голова с залихватским огненно-рыжим чубом.

– Мы.

– Кто – мы?

– Ципов. Проходите сюда, если есть дело.

За экраном – стена, за ней – маленькая комнатка, заклеенная афишами кинокартин. Особенно здесь благоволили к Чурсиной…

Как можно разместить на таком пространстве письменный стол, диван с лоснящимися валиками, шкаф и три стула – было непонятно.

Я смотрел на веснушчатого паренька – а Ципову было отпущено столько веснушек, что хватило бы с лихвой на дюжину парней, – и мне вспомнилась песенка из мультфильма «Рыжий, рыжий, конопатый…».

– Слушаю вас, – важно произнес завклубом. Мне едва удалось сдержать улыбку. Как это было сказано!

Я представился. Изложил цель моего прихода. Паренек спросил:

– Где будем просматривать? Вам, конечно, лучше, чтобы экран был побольше?

– Хотелось бы…

– Тогда в зале.

Мы перешли в зрительный зал. Ципов установил небольшой любительский проектор, достал кассеты.

– Какой камерой снимали?

– Шестнадцать миллиметров. «Киев». У меня готово. Можно начинать?

– Да, пожалуйста.

Он опустил штору и начал колдовать над аппаратурой.

– Это не «Колос», конечно, но тоже кино.

– А что такое «Колос»?

Ципов показал рукой на заднюю стенку клуба, где чернели окошечки кинопроекторов:

– Моя основная техника.

– Понятное дело. У меня к вам просьба: говорите, кто на экране. Я ведь никого не знаю.

– Будет сделано… Поехали.

Застрекотал моторчик, на белом полотне высветился прямоугольник, и на экране возникла летняя крылатовская улица. С качающимися от ветра тополями, с сонными домишками. Улица тоже качалась, дорога металась из стороны в сторону, будто оператора шатало, как пьяного.

Ципов смущенно кашлянул: