– Ты за это поплатишься! Видишь этот нож? Сейчас устрою ему свидание с твоим пупком! Выпущу кишки, рубану по запястьям – и полетишь на палубу, на поживу матросам! Мужья – лишь пустая трата времени, так что даже не думай! Могу поспорить, она тебя терпеть не могла.

Синяки, шишки на лбу, грязь и кровь на языке, может, треснувшее ребро (или даже не одно, а три), пульсирующий от боли нос. Эмансипор Риз попытался вспомнить, что случилось, сообразить, где он находится. Темнота наверху, слабое свечение, исходящее от седоволосого трупа, качка, потрескивание со всех сторон, завывание ветра. И чей-то голос. Он повернулся, опираясь на локоть.

К изогнутой плетеной стенке, стискивая в маленьких обветренных руках нож, жалась худая девочка с широко раскрытыми глазами.

– Только попробуйте тронуть, – пискнула она, будто мышь, и добавила тем же хриплым шепотом, который Эмансипор уже слышал раньше: – Она не для тебя, о нет, демон! Мои зубы вонзятся в твою глотку! Один за другим! Видишь нож в руках моей дочери? Он выпил жизни у тысячи врагов!

Вокруг его лодыжки была завязана веревка, сильно ободравшая кожу. Болели все суставы, наводя на определенные мысли о том, что произошло.

– Да я же в клятом «вороньем гнезде». Эти сволочи привязали меня и втащили наверх! – Он, щурясь, взглянул на девочку. – Ты Бена-младшая?

Она попятилась.

– Спокойно, я ничего тебе не сделаю. Я Эмансипор Риз…

– Манси Неудачник?

– От иных прозвищ не избавишься, какая бы удача тебе ни сопутствовала.

– Удача? – хихикнула она.

– Угу. У меня хорошая работа. Надежный доход, вежливые хозяева – да моя жена сейчас наверняка пляшет от счастья на могильнике в нашем дворе в Скорбном Миноре. Мои дети наконец избавились от глистов, могут ежедневно чистить зубы и пользоваться прочими современными удобствами. Да, мое невезение давно в прошлом и столь же мертво, как большинство тех, кого я когда-то знал. Да что там…

– Заткнись. Гвозди вырвались на свободу, глупец. И вместе с ними – воющие духи и призраки, но один из них возвысился над всеми остальными. Он тянет когтистые лапы, хватает души – слышал бы ты их вопли, пронзающие эфир! Хватает и пожирает и все растет и растет. Слой за слоем копится его сила, мрачная броня, не дающая прогнать его прочь, и множество его ноздрей вдыхают сладкий запах смертной жизни! До чего же славно он охотится, швыряя всех и вся в свою клыкастую, слюнявую и вонючую пасть с черными деснами! Даже сейчас я слышу пьянящий хруст костей!

– Ты что, спятила, девочка? Почему с твоих юных губ столь неподобающе доносится голос старой ведьмы?

Бена-младшая моргнула.

– Это все мама, – прошептала она, кивая в сторону трупа. – Это она говорит, предупреждает вас… Что вы так странно на меня смотрите? Неужели вас не пугает ее жуткий взгляд, сударь? Бена-старшая предупреждает нас: он там, внизу! Нет его ужаснее, и нам некуда бежать!

Эмансипор Риз со стоном сел и начал развязывать узел на лодыжке.

– Ты права, Бена-младшая. Совершенно некуда.

Он понял, что следует осторожнее вести себя с несчастной девочкой, чей разум явно пострадал в плену плетеной корзины, в обществе матери, умершей по крайней мере несколько недель назад. Пропасть одиночества оказалась чересчур глубока, и бедняжку поглотил водоворот безумия.

Бена-младшая внезапно оскалила зубы, снова заговорив голосом старухи:

– Все умрут. Кроме меня и моей дочери – когда явится он, взобравшись на мачту, и доберется до этого гнезда, он схватит за горло тебя, Неудачник. А мы будем смотреть, как он тащит тебя вниз. Мы услышим хруст твоих костей, бульканье твоей крови, влажный треск лопающихся глаз…