– Ну что, девчонки, живы? – Алик сочувственно поглядел на уставшую, хмурую Альку. – Я, если честно, таких репетиций со времен Вены не припомню.
– Вены? – рассеянно переспросила Аля. Перед глазами у нее все еще стояло искаженное ужасом, землистое лицо Кретова, как застывшая маска. Это страшное видение мешало Альке включиться в разговор.
– Забыла, как он нас тогда отымел? В хвост и в гриву.
– Да ее не было там, в Вене, – засмеялся Славка. – Она ж год только как пришла.
– Ну да, точно. А мне чего-то кажется, будто ты, Алька, с нами всю жизнь работала.
– Неспроста ему кажется, – подмигнул Зубец. – Вы, кстати, слыхали, что здесь в центральном клубе офигенная ночная дискотека по средам?
– После сегодняшнего только на дискотеку, – скептически молвила Лена.
– Ты зря! – не согласился Славка. – Говорят, там бар, программа, и все прочее. Правда, Лен, пошли! – Он дурашливо завалился на столик, пытаясь заглянуть ей в глаза.
В это время в буфет вошел Кретов, и Алька невольно впилась в него глазами. Она сидела лицом к двери и хорошо видела, как дирижер подходит к буфетной стойке, берет чашку кофе, неловко несет ее, с трудом удерживая в дрожащих руках, и, озираясь по сторонам, ставит на стол. Репетиция закончилась не менее десяти минут назад, но Кретов, казалось, так и не пришел в себя. Движения его были резкими и нервными, спина совсем согнулась. Он сел за столик боком к Альке, вытащил из кармана пачку сигарет, долго не мог прикурить, а потом откинулся на спинку стула, шаря по залу остекленевшим, невидящим взглядом.
«Да что с ним такое? – недоумевала Алька. – Он точно ищет кого-то, или боится… или… то и другое одновременно».
Славка и не думал поднимать со стола свою лохматую голову, и Альку это начинало выводить из себя.
– Уйдешь ты наконец? – сердито спросила она Зубца. – Кофе разольешь!
– Чего это она такая сегодня? – Славка передвинул голову подальше от Алькиной чашки. – Переутомилась?
– Переживает из-за Рыбакова, – ввернул проницательный Копчевский. – Тю-тю теперь наша первая флейта. Да, Аль?
– Отстань, – отмахнулась она, продолжая из-за спин ребят наблюдать за Кретовым.
Павел Тимофеевич в который раз вытер пот с шеи и лба, перевел взгляд на дверь и вдруг вздрогнул всем телом, да так сильно, что Алька от неожиданности подскочила на стуле. Ей стало ужасно любопытно, кого мог увидеть Кретов в коридоре, и она слегка пододвинулась, стараясь заглянуть за дверь. Но оттуда появился только директор Московского муниципального оркестра Виктор Глотов. Он спокойно прошел мимо дирижера, вежливо улыбнувшись ему, и направился в другой конец зала.
«Господи, – удивилась Алька, – с Витюшей-то он что не поделил? Глотов не Рыбаков, грубить начальству не будет, да он этого просто не умеет. Вечно ходит с приклеенной улыбочкой».
Однако через минуту, после того как Виктор появился в зале, Кретов резко поднялся и, не оглядываясь, вышел, позабыв на столе полупустую пачку сигарет. Алька проводила дирижера глазами и включилась в продолжавшуюся за столиком беседу. Алик, Славка и Ленка обсуждали стычку между Рыбаковым и Кретовым.
– …Павлуха наш действительно погорячился, – проговорил Копчевский. – Не нужно было на личности переходить, хочешь о деле – давай о деле. Валерик бы и смолчал, может. А Крет его, вишь, семейными обстоятельствами покрыл.
– Вот именно, – тут же согласилась с ним Алька. – Какое он имел право?
О «семейных обстоятельствах» Рыбакова, про которые упомянул Кретов, знал весь оркестр. Полгода назад от Валерки ушла жена Вера, оставив ему и его матери на попечение четырехлетнего сына. Раньше она работала в оркестре вместе с Валерой, слыла первой красавицей и первой же гуленой. Осчастливив всех желающих, Верка оркестр покинула, завязала со своим музыкальным прошлым, занялась каким-то сомнительным бизнесом и вскоре нашла себе немца, став фрау Гнайзек. С тех самых пор с Валеркой творилось неладное: он почернел, помрачнел, стал малоразговорчивым и невероятно грубым, а главное – постепенно утрачивал славу классного флейтиста, киксуя то там, то здесь и частенько заявляясь на репетиции под градусом. В общем, Кретов не так уж был не прав, ополчившись сегодня на Рыбакова, но… Алька не желала этого признавать.