Это здорово. Действительно классно, что у нее все прошло хорошо.

Обидно, черт возьми. Мой вчерашний вечер был паршивее многих. Феерично-отвратительный. Не считая небольших проблесков между «хреново» и «очень хреново».

Натягиваю улыбку. Непонятно для чего казаться хорошей, но это же Нэнси. Ее обижать почему-то не хочется.

— Скам Аштар оказался адекватным?

Выглядывающие из рукава свитера пальцы почесали висок.

Куда уж сильнее смущаться? Что между вами было?

— Мне кажется, он самый адекватный среди всех столичных, — Нэнси скатилась до шепота.

Никогда не считала себя завистливой. Похоже, я не так хорошо себя знаю.

Кабинет философии расположен под косой стеклянной крышей. Ветер гоняет по ней редкие листья, серые тучи не дают забыть, что наступила осень.

Не люблю период, когда яркие цвета сменяются безликой серостью. Чувствуешь себя раздавленным, никакого второго дыхания не открывается, скорее перекрывается единственное.

Профессор Жардин в очках с узкими, вытянутыми стеклами начала пару со знакомства, только нас она спрашивать не стала.

— Вот ты, — тонкий черный кончик длинной ручки указал на Нэнси, — неуверенная в себе, закомплексованная, в глазах страх, ужас и паника. И сейчас трясешься. А ты, — ручка сместилась на Рюка, — вечно ищешь неприятности и точно их находишь. Все вы выглядите жалко.

Она с наигранным вздохом заняла свое кресло.

Мы точно не поладим.

Нэнси обхватила себя руками, видимо, чтобы меньше трястись.

— Не бери в голову, — шепчу ей и получаю робкую улыбку в ответ.

— Что ты ее успокаиваешь?

Поворачиваюсь на недовольный голос. Жардин сверлит во мне дыру сквозь очки.

— Ты у нас, я полагаю, заносчивая выскочка. Зеленые волосы… Когда ты в зеркало себя видела? Наберут цирк уродов, смотреть противно.

Нэнси обронила короткий вздох.

Растерянность от поразительной наглости и бестактности преподавателя трансформировалась в жжение, кипение внутри.

— У вас нет права разговаривать со мной в таком тоне, оскорблять меня.

— У меня есть все права, в отличие от биомусора. Вас пустили в Университет Амока, будьте благодарны за это!

— Я требую извинений, — поднимаюсь. Я не собираюсь сдаваться.

Вот оно — пресловутое превосходство сильного над более слабыми. Не заслуженно, а просто по факту занимаемого положения.

— Никаких извинений не будет. Пошла вон, — палец указал на дверь.

Не тратя ни секунды на раздумье, хватаю сумку и покидаю аудиторию. Слушать ее две пары подряд после того, что она наговорила…

Злость бурлит внутри, делая движения резкими, отрывистыми. Отнесу Малину крем. Он должен быть на парах, оставлю под дверью. Вряд ли кто-нибудь решит его украсть.

В нашем блоке, как обычно, тишина. Впрочем…

Застываю напротив второй комнаты. Стоны?

Черт. В самом деле. Заняться им больше нечем, что ли?

Захожу к себе. Не желаю подслушивать.

Фиф лежит на кровати с планшетом и покачивает ногой, перекинутой через колено.

— Привет, — здороваюсь и подхожу к тумбочке.

— Привет, Кара.

Вроде обычный голос, но интуитивно не нравится.

— Ты не в универе ночевала?

— Нет.

Достаю банку с кремом.

— А где? Мы волновались.

Останавливаюсь на пути к двери. Глаза Фиф блестят настороженностью и чем-то затаенным. То ли обидой, то ли гневом. Каким образом я это вызвала?

— Что ты хочешь услышать, Фиф? — прижимаю банку к животу.

— Просто интересуюсь. Не хочешь — не говори.

— Действительно не хочу.

Болтать о том, что проснулась в квартире Дрейка — нет уж. Нет и нет.

Не задерживаюсь в блоке. Редкие столичные не обращают на меня внимания. Хорошо, когда не замечают. Можно незаметно творить разную дичь и говорить, что так и было.