И это мой отец? Человек, который стоял под руку под алтарём вместе с моей мамой?

Я сжимаю челюсти и зло смотрю на него, а он меня и не видит, он видит свои цели, как дать голосу отомстить, как дать проклятью изжить себя с помощью наших жизней.

– Как ты мог так с нами поступить? – Я сжимаю кулак и уже примеряю, куда ударю отца.

– Это не я, это всё прадед. Это начал он. Без него, проклятья бы не существовало.

– А он-то здесь причём?! – рычу я, замахиваясь на отца, а он ни прикрывается, ни зажмуривается, будто меня не видит вовсе.

– С него всё началось. Я расскажу, если ты готова выслушать.

Я не готова, я не хочу быть инструментов для отмщения, я не буду частью машины, которая должна насытить голос, который пришёл, чтобы отомстить за грехи, и за чьи? Прадеда?

Моё молчание, то, что я не ударила, отец принимает за согласие и начинает:

– Наш прадед жил в то время, когда существовало множество предрассудков и многих детей… многих людей могли не спасти… У него родился первый сын, здоровый, хороший мальчик, полный сил… Когда ему было семь, он потонул в болоте. По своей глупости, скорее всего. Прадед недолго горевал, заделал второго ребёнка, а умерший сын обратился духом. Он решил стать ангелом-хранителем для ребёнка, который родится, чтобы тот не повторил его ошибок и прожил долгую жизнь, но второй ребёнок родился дефектным. Сначала никто этого не заметил, но после, когда он должен был встать на ноги, он не встал, руки у него были кривые, речь ломанная, лицо искажённое. Прадед не желал, чтобы его род продолжал «урод», и убил второго сына. Первый сын всё видел и обратился ненавистью на отца за то, что тот убил второго сына, и стал его проклятьем. Родился третий сын, он был здоровый, умный, сильный, а наш прадед всю жизнь сходил с ума от голоса, который его преследовал во снах, и видений, который зрел наяву. После это видел и его сын, и его внук, и я. Теперь настала твоя очередь, а затем увидит и Стёпа… и так мы будем дальше передавать проклятье, пока от него ничего не останется. Пока первый сын не забудет, за что он нам мстит.

– Но выходит, что мы все – одна семья? И он мстит своей семье?.. Разве это нормально?

– Для духа, который обратился местью, нормально, ведь мы – живые, а он и его брат, который даже не дожил до трёх, мёртвые.

– И откуда ты это знаешь?

– Он сам мне рассказал. Я уверен, если ты попросишь, он тоже тебе расскажет.

– И всё? – плюю я. – Ты так просто это принял? Что ты отвечаешь за убийство, которое совершил твой прадед?! Что я за него отвечаю? Что Стёпа будет? Что мы будем мучиться и не спать? Мочить… – Это уже вылетает само собой. Я краснею, но всё равно заканчиваю шёпотом. – Мочить свои койки от страха?.. Бояться всего?.. И не жить? И ради чего? Ради тех, кто уже умер? Это мы живые, а не они!

– Когда подрастёшь, Диана, ты всё поймёшь. – Отец хочет положить свою ладонь мне на плечо, но я звонко ударяю по ней.

– Не смей меня трогать! Ты – предатель! Ты нас всех продал! Ты нас родил только для того, чтобы мы страдали! Только ради этого? Только?.. – Моё сердце тонет в боли и печали, ведь родной отец не видел во мне дочери, он видел во мне лишь то, что передаст дальше элемент проклятья и развеет его. Лишь ключ. Лишь способ. Лишь то, что может жить в страхе по ночам.

Я отталкиваю его и выскакиваю в коридор, стучусь в Стёпину комнату, молюсь, чтобы он мне открыл. Открывает, весь из себя такой недовольный, плюнул бы на меня своей кровавой пеной, если бы мог, но мне так страшно, что скоро – неизвестно через сколько, но скоро, он будет видеть и слышать абсолютно то же самое, что и я. Мой младший-младший брат.