Я отряхиваюсь, убеждаюсь, что рядом его нет, и ковыляю.

– Алё?

– Дин, ты где? Тебя не видно на горизонте.

– Извини, Тась, я сегодня дома, мама сказала остаться. Я забыла тебе написать…

– А-а, ну ладно! Отдыхай! И поговори с родителями, если ты ещё не!

Я замшело отсмеиваюсь.

– Ну да… поговорю.

– Давай, я тебе потом домашку скину.

– Спасибо.

– Пока-пока.

На ответ мне не хватает ни времени, ни собственной непоседливой резвости, которая была присуще той – другой Диане, которая не жила с кошмарами. Ни с теми, которые зовут её по имени…

Подступает прохлада, и я беру полотенца, повязываю их вокруг себя и снова устраиваюсь на диване. Теперь вместе с телефоном и миллионом видео в сети. Только бы не заснуть, только бы не дать себе это сделать.

Когда от Таси приходит фотография с домашкой, я тут же сажусь её делать, чтобы отвлечься. Под компьютером, среди длинных проводов скользит подобие змеи, которое шипит на меня, но я стараюсь это подобие не трогать. Вижу только его блестящие глаза, а сама читаю учебник и выполняю задания. Когда же я тянусь к монитору, подобие быстро прыгает за стол, а я соскакиваю со стула. Ко мне ничего не выползает, только выпархивают комья серой пыли, которые тянутся к моим ногам.

Я наступаю на неё, припечатываю к ковру и сажусь обратно, подбирая ноги, чтобы никакое подобие змеи не уцепилось. Оно тихо шипит на меня из-за стола.

Читаю темы, разбираю самостоятельно примеры, получаю от Таси мольбы о помощи:

– Вызвали меня из этих захолустных стен, Ди-ин!

Хотела бы и я, чтобы меня спасли… Остановили сон, вызволили, как принцессу из башни, убили голос, как злорадного дракона, который упивается кровью и мясом людей, которых запекает в доспехах или жрёт в сырую. Да, это то, чего я хочу – чтобы меня спасли, увели от проклятия, к которому я не имею никакого отношения. Даже если я связана с предками, чем дальше, тем меньше во мне от них.

Мои слёзы падают на тетрадь, впитываются бумагой и чернилами шариковой ручки. Я хлюпаю носом и утираюсь маминым полотенцем, и совсем с головой им укутываюсь, слыша, как за дверью она привычно звенит посудой.

Ночь приходит закономерно, но я не собираюсь ей сдаваться. Я не сплю, смотрю видео, пока не начинает рубить, общаюсь со знакомыми, ищу мемы и ещё давлю крохи собственной улыбки, но сон, такой коварный, такой сильный, валит моё сознание с ног, заставляет мозг закрыть глаза, уредить дыхание, даже если я падаю с кровати на пол и оказываюсь там, где пол только двух цветов.

Усталость из реальности перебралась в сон, у меня нет сил подняться, у меня нет сил убежать, у меня нет сил сказать ещё что-то против. Он меня услышит? Он меня послушает? Он будет мне мстить. Он будет меня убивать здесь, пока не убьёт в реальности. Пока не отомстить мне за всех…

– Не только тебе. Я говорил, ты – не особенная. – Чувствую, что он передо мной, прямо тут, только глаз не поднять. – Отец твой уже давно мне платит.

Мысль, которую я потеряла несколькими днями ранее, возвращается. Мои дети, внуки отца… дети отца… Отец, в отце та же кровь, что и в нас.

Я поднимаю голову, но не вижу голос перед собой.

– Он тоже живёт в этих кошмарах?

– Рад, что ты это поняла.

– Но он пьёт таблетки…

– Думаешь, они ему помогают? Они помогают не кричать и не открывать глаза каждую ночь, а не отречься от меня.

Я вспоминаю папин вид: его чёрные синяки, измученное тело… тело, которое каждую ночь проходит через ад, через который прохожу я, но намного дольше – на один верный десяток лет.

Огромная рука выныривает из-под пола и хватает меня, сжимает и переламывает кости. Мой крик давится, а сломанные кости врезаются в плоть.