– Что вам угодно, о великий? – Я стараюсь, чтобы голос звучал ровно. Только богов мне не хватало! Но гнев выказывать нельзя, как и любые другие чувства. Дзумудзи уже проклял меня однажды – мне хватило. И надо бы встать на колени, но меня вдруг скручивает приступ тошноты.

– Мне? Где твое почтение, смертный? – потешается бог в образе мальчишки. – Почему не падешь передо мной ниц?

Его смех – как стон ветра в скалах. Или молот кузнеца – мне по вискам. Я не выдерживаю, морщусь.

Рабы-носильщики не замечают, что паланкин стал тяжелее (а весит Дзумудзи немало, я помню). И «тысяча» не обращает внимания, что царь больше не один. Даже позови я слуг – и они будут смотреть на бога, но в упор его не видеть.

Если Дзумудзи решил меня помучить, он своего добьется.

– Что вам угодно? – повторяю я, пока бог, который зачем‐то притворяется мальчишкой, с наслаждением обкусывает кисть винограда. – Меда? Золота? Женщин? Крови? Я дам, только забудьте обо мне, как двадцать лет назад.

Нищий мальчишка поднимает брови и кривится:

– Уй, как непочтительно. Я могу обидеться.

– Вы обижены на меня давным-давно, о великий.

– И мог бы сделать тебе очень больно… – задумчиво произносит Дзумудзи своим настоящим голосом.

Я не вздрагиваю, хотя глас божий с непривычки пугает. Но я как раз привычен. Чернь права: когда‐то я и правда разговаривал с богами. Дзумудзи мне даже отвечал. Сейчас я позволяю себе усмешку – совершенно искреннюю. Наверное, такую же кривую, как у бога.

– Могли бы, но не сделаете, о великий. – И уверенно добавляю: – Шамирам будет недовольна.

– После того, как ты вздохнул с облегчением, стоило ей исчезнуть? – зло говорит Дзумудзи. – Думаешь, моей жене это понравилось? Смертный, ради которого она спустилась в нижний мир, ничего не сделал для ее возвращения.

– Вы тоже, о великий, – в тон ему замечаю я.

Дзумудзи не спорит. Все знают, что Шамирам являлась к нему, преследуемая галлу, и молила спуститься к Эрешкигаль вместо нее. И что же? В отвергнутом муже проснулась гордость – он отказался. Я, когда услышал, сперва не поверил: Дзумудзи, который был готов на все, лишь бы вернуть неверную женушку, – отказался?

Выходит, не на все.

Паланкин несут по Крепостной улице, на этот раз шумной: чернь радуется, чернь танцует. Еще недостаточно пьяная, чтобы славить меня, но достаточно веселая, чтобы вспомнить, что Шамирам, быть может, бродит где‐то здесь в поисках нового любовника. А вся эта история о подземном мире, куда богиня спустилась ради царя, – сказка. Какая дура, тем более богиня, согласится умереть ради смертного?

Дзумудзи улыбается. Про него сейчас молчат, хотя раньше в ходу были шутки о бессильном божке, который не в состоянии удовлетворить страстную женушку.

Меня снова пробирает дрожь. Пот течет по лицу, внутренности скручивает в узел… Потом вдруг отпускает. Я вздрагиваю, заметив руку Дзумудзи на моем животе.

Бог усмехается и убирает ладонь. Молча.

Над толпой взлетает: «Слава Саргону! Слава нашему щедрому повелителю!» И глухой звук стукающихся друг о друга кувшинов.

– Решил превратить чествование Шамирам в попойку? – Дзумудзи отодвигает занавеску и морщится.

– Ей бы понравилось, – насмешливо говорю я.

Бог в образе мальчика закатывает глаза и тянется за золотой чашей с медом. На ней – письмена страны Черного Солнца. Что‐то про удачу и благоденствие. Я бы не стал оттуда пить, но Дзумудзи отравить человеческим ядом невозможно, я отлично это помню. Не раз пытался.

– Зачем вы здесь, о великий? – снова спрашиваю я. Чем скорее он соблаговолит признаться, тем спокойнее мне будет.