Заняв Молдавию и Валахию, армия выставила вдоль дунайских берегов усиленные пикеты, а на удобных для переправы участках усиленные отряды. С правой стороны Дуная турки, в свою очередь, усилили свои пикеты, поставили пушки. Подтягивалась к Дунаю и турецкая армия. Наши рвались в бой, но были вынуждены ждать, когда на них нападут. Началось многомесячное молчаливое противостояние, разрешить которое могли только политики.

В этой ситуации проявилась вся суетливость Горчакова. Старику всюду виделись турецкие десанты через реку, и он изводил командиров отрядов приказами о перемещениях. Выручало лишь то, что приказы сыпались на головы отрядных начальников, что они не успевали исполнять предыдущие, а потому оставались стоять на старых местах. Особенно докучал непрерывными инструкциями Горчаков, прикрывавшему Малую Валахию у Калафата, генералу Фишбаху. И без того трусоватый Фишбах был так запутан княжескими письмами, что, вообще, перестав что-либо понимать, только молился, чтобы ничего не случилось.

Из воспоминаний полковника Менькова: «На расстоянии 500 верст, без знания местных обстоятельств, по карте, выбираются позиции, приискиваются случайности, в которые может быть поставлен отряд, и приписывается отряду действовать так или иначе… и где в заключение всего говорится: «Я вам ни того не разрешаю, ни того не запрещаю; действуйте по обстоятельствам, но помните, что, в случае неудачи, вы виноваты!» При таком отношении и решительные начальники начинали сомневаться в себе, что же было говорить о нерешительных!

При этом больше всех мучился сам честный Горчаков, поставленный Петербургом в фальшивое положение. Помимо этого, из Варшавы слал свои советы Горчакову влиятельнейший любимец императора фельдмаршал Паскевич, игнорировать которого Горчаков тоже боялся. При этом, если император Николай мечтал о восстании в Турции христиан и одновременному маршу нашей армии на Константинополь, то осторожный Паскевич не рекомендовал даже переходить Дунай. Фельдмаршал полагал, что надо лишь отбивать все попытки турок перейти Дунай. Идти через Балканы в сложившейся ситуации было, по его мнению, самоубийственно, так как дойди мы даже до Адрианополя, далее нас никогда не пустили бы англичане с французами. В оборонительной же позиции мы могли, по мнению Паскевича, держаться сколько угодно, выжидая изменения политического расклада в Европе.

– Вместо того чтобы, как следует, приготовиться и встретить врага единой массой, я вынужден дробить армию на десятки отрядов, чтобы всюду показать наше присутствие и всюду пугать турок! – в сердцах говорил князь начальнику своего штаба генералу Коцебу. – Но кого могут испугать несколько казачьих сотен, скачущих вдоль берега? Это самообман! А я заложник ситуации!

А затем произошло то, что должно было рано или поздно произойти. Сосредоточив войска у Видино, турки начали переправу через Дунай на большой остров посреди реки напротив валахского Калафата. Вконец растерявшийся Фишбах, причитая, метался по берегу, не зная, что ему делать. Он слал письма Горчакову. Тот отвечал многостраничными инструкциями, в которых первая часть противоречива второй. Пока продолжалась эта переписка, турки заняли, а потом и укрепили остров, после чего начали строить на него мост. Эта была пощечина! Несколько сотен турок на глазах огромной армии готовились к вторжению в Валахию, а армия безмолвно взирала на происходящее.

На этой почве у Горчакова начались нервные срывы и припадки. Князь то перевозбуждался, то наоборот, впала в прострацию. Здоровье командующего вызвало тревогу у Николая Первого. Однако император решил Горчакова пока не менять, полагая, что большой войны все же удастся избежать.