– Поверь, все произошло случайно, клянусь Аллахом!

– Что произошло?

– Как… что? – растерялся Махмуд. Лицо его от удивления вытянулось. – Значит, все хорошо?

– Ну разумеется! Если забыть о судье, решившем получить причитающийся ему недостающий золотой с меня. И еще о том, что мне пришлось драться со стражей.

– Синдбадик, дорогой… – еще сильнее побледнел Чайханщик.

– О, я очень дорогой. И тебе это обойдется… – Синдбад задумчиво посмотрел в потолок. – Скажем, в пять золотых. За нанесенный, так сказать, моральный ущерб.

– Мора?.. – судорожно сглотнул Махмуд.

– Вот именно, – покивал Синдбад и рявкнул: – Гони монету!

Махмуд вздрогнул всем телом, закрыл глаза и обмяк. Голова его свесилась на грудь.

– О-о, – протянул расстроено Синдбад. Он наклонился, поднял руку чайханщика и отпустил ее. Рука безвольно упала на пол. – Готов.

Синдбад похлопал Махмуда по щекам, потом прошел к кумгану, набрал в рот воды и прыснул ей в лицо чайханщику. Махмуд завозил руками перед лицом, облизнулся и медленно приоткрыл глаза.

– Будет жить, – констатировал Синдбад.

– Что со мной? – слабым голосом спросил Махмуд.

– Ты решил поспать. А до того хотел расплатиться со мной.

– Я?

– Махмуд, кончай крутить, – вконец разозлился Синдбад. – Или ты платишь мне пять золотых, или… – Он саданул кулаком в ладонь.

– Бей! – подумав, сказал Махмуд и сильно зажмурил глаза, приготовившись к очередной экзекуции.

Синдбад постоял над жадным чайханщиком, сплюнул на пол, махнул рукой и вышел из комнаты.

Он опять остался без работы и без крыши над головой. В его кармане – всего один золотой, на который можно протянуть от силы пару недель, если не сильно шиковать, и за столь малый срок необходимо найти новую работу. В крайнем случае можно продать саблю, но с ней Синдбаду расставаться вовсе не хотелось.

Выйдя на улицу, Синдбад засунул руки в карманы, зло пнул камешек, подвернувшийся под ногу и пошел вдоль пристани. У одного из причалов плечистые грузчики с красными потными лицами, пыхтя от натуги, разгружали только что прибывший корабль. Таскать бочки и ящики, надрываясь и обливаясь потом, Синдбаду совершенно не хотелось. И даже смотреть на то, как их таскают другие. Поэтому он свернул на тихую узкую улочку и направился по ней вверх, к центру города.

Размышляя о своей горькой судьбе, Синдбад все брел и брел, не разбирая дороги. Мимо проходили люди, спешащие по своим делам, туда-сюда носились шумные ватаги детворы. Кто-то выплеснул под ноги Синдбаду мыльную воду прямо из окна, но он ничего не заметил и прошел дальше. Остановился Синдбад, лишь упершись лбом в высокую стену.

Стена была сложена из белого камня и имела в высоту локтей десять, если не больше. Тянулась она в обе стороны до самых концов длинной широкой улицы, а там загибалась и убегала куда-то. Перед стеной, разбросанные случайным образом, росли пальмы и старые, в два-три обхвата тутовые деревья. За стеной раскинулся прекрасный сад, и его зеленые пышные кроны кое-где выступали за стену. На ветках висели крупные, с темно-красной шкуркой яблоки, но их почему-то никто не обрывал. Синдбад приподнялся на носочках, сорвал яблоко, отер его ладонями и надкусил. Сочная сладкая мякоть таяла на языке.

Мимо проехала груженая арба. Синдбад прижался к стене, пропуская ее. За арбой прошли двое мужчин, в чалмах и дорогих халатах. Мужчины что-то шумно обсуждали, размахивая руками, словно мельницы крыльями, и потрясая ухоженными черными бородами. Синдбада они, казалось, не заметили вовсе.

Улица Синдбаду была не знакома, и его разобрало любопытство, что может скрывать такой длинный и высокий забор. Даже не забор, а заборище!