– А нам какая разница? – раздражённо гаркнул Стас.

Мы перешли в соседнее крыло и поднялись в маленькую аудиторию на два этажа выше.

Проспав две пары, я почти восстановилась после бессонной ночи. Даже поесть захотелось.

Отец вернулся с записи последнего альбома. Но очередной спонсор оказался жуликом, надеющимся подзаработать на популярности группы.

И папа опять задепрессовал. Как любой уважающий себя музыкант, он был уверен в гениальности своих песен и искренне недоумевал, когда его пытались раскрутить на бесплатные выступления или разводили на деньги.

Так как это был не первый случай в папиной карьере, последствия были легко предсказуемы. И дабы папа не свалился в клоаку безнадёжности, мне пришлось всю ночь убеждать его, что он непризнанный гений и вот-вот найдётся человек, который оценит его произведения по достоинству.

Я, например.

А потом всю ночь слушала весь батин репертуар за двадцать пять лет. Прекрасные песни про неземную любовь, заканчивающуюся обычно чьей-нибудь смертью.

У моего жизнелюбивого и позитивного отца почти вся лирика составляла жуткие сопли, которые, впрочем, многим были по душе.

В том числе и мне.

Закончили мы только в семь утра.

Батя успокоился, бездна отчаяния захлопнула пасть, и мы снова были счастливы. Не удивлюсь, если он уже сегодня подпишет новый договор с очередной сомнительной компанией.

Я сгоняла, схомячила шаверму, а вернувшись, не увидела на паре старосту и заволновалась.

Как так?

Заучка, и занятия пропускает?!

Я его довела до истерики?

Я же не специально. Он меня на самом интересном месте сна разбудил. Батя как раз выступал с юбилейным концертом на стадионе, и на него бакланы напали. Такое пропускать жалко.

И вообще, кто будет пропускать пары из-за чужого «неуда»?!

Но что-то мне подсказывало, что именно Хворь и будет. Не зря же он первый среди параллели во всём. И по занудству тоже.

И я бы с радостью проспала весь день и досмотрела сон, но не пропускать же первые учебные пары нового семестра. Да и настроение такое – всем дарить радость хотелось. Отец же вернулся из поездки.

Недовольная рожа старосты так и стояла перед глазами.

Расстраивать Хворя в мои планы не входило. Вот и сбежала я с пары его искать.

У него и без меня жизнь тяжёлая, а мне несложно завтра заскочить к декану.

Первое предположение не оправдалось – в курилке старосту не видели. Я, если честно, вообще сомневалась, что Хворь курит. Хотя в наше время почти все бегали в небольшое помещение напротив туалета, оборудованное специально под это дело. Понятно, что предназначалось оно для преподавателей, но пользовались им в основном студенты.

И я бы бросила эти нелепые поиски, если бы за стеной в туалете рядом с курилкой не услышала звуки ударов и крики.

Мужской туалет располагался рядом с женским. И у меня не возникло сомнений, что бьют нашего старосту.

Кто бьёт и почему, пока не поняла. Но мне с первого дня учёбы казалось, что ему прилетит. Хворь всем своим видом байтил, да только оказался слишком богатеньким, чтобы попасть под руку местным старожилам.

Мысль, что я жду, когда же, наконец, накостыляют старосте, неприятно обожгла изнутри.

«Ты б ещё обрадовалась и ладошки потёрла», – упрекнула совесть.

Стало до невозможности стыдно, и я тут же побежала на выручку.

Потому что даже зануды высшего качества иногда могут пригодиться.

Столкнулась на входе с двумя старшекурсниками, бросившими мне вслед: «Отмороженная!».

Обстановка в туалете к романтике не располагала.

Здесь действительно была драка. На полу виднелась кровь, а зеркало над раковиной разбили.