Выделял любимчиков, того же Карпова усердно тянул вверх, зато сливал Синицыну. Давид считал это несправедливым: сливать надо обоих.

– Но Сеймур Кристианович!

– Ладно, пусть завтра приходит. Но только ради тебя, Хворь. И следующую работу по управлению командой проекта вы пишете с ней вместе.

– Но с Давидом я обычно работаю! – неуместно пискнула Лена, на что декан безразлично отмахнулся.

– Ты и сама справишься, а этой явно пинок нужен.

Камилла Ринатовна осуждающе покачала головой и быстро выпроводила студентов из кабинета, не заметив, что чёрная слизь облепила её руки и грудь. Монстр непрерывно выл. От этого воя, не заметного никому другому, у Давида начали трястись руки.

Хворь сжал губы, царапаясь о брекеты.

– Достала меня эта Синицына, – бурчала Лена, недовольно хмурясь.

Хворь был с ней совершенно согласен. И если Тихонова могла позлиться и забыть, Давиду предстояло затащить фиолетовую занозу на пересдачу.

***

Минут пять Давид собирался с мыслями. Он так долго строил стену между собой и улыбчивой Синицыной, что теперь просто подойти и пнуть её на пересдачу казалось делом немыслимым и невоспитанным.

Две первые пары он смотрел на фиолетовый стог волос в надежде, что внутри Синицыной проснётся чувство ответственности и она сама дойдёт до деканата.

Вот только девушка преспокойно спала на задней парте, даже не думая показать рвение в учёбе.

Всегда нерасчёсанная, неряшливая, одетая в странные огромные вещи. Толстовки и джинсы не по размеру неприемлемы в учебном заведении! А она вечно являлась в страшной оранжевой толстовке, из-под которой торчали драные джинсы.

Как натуральный бомж!

Кажется, у Синицыной даже носки были мятые, а кроссовки постоянно измазаны в грязи. Такой неопрятной женщины Давид в своём окружении не вытерпел бы и секунды.

Поэтому и ляпнул про её волосы, что это жуть жуткая. И это ещё мягко сказано! Короткие фиолетовые патлы, чуть длиннее каре, стояли дыбом на голове Синицыной, будто их намазали клеем и оставили сушиться на солнце. Сальные кончики жутко поблёскивали, будто вот-вот оживут и набросятся душить собеседника за то, что не улыбается ей в ответ.

Ирина не знала, что такое расчёска и гель для укладки? О нет, она просто была НЕРЯХОЙ. Самое жуткое, что может быть в девушке. Невоспитанная, грязная, накрашенная как проститутка, потерявшаяся по пути с работы.

Но самое страшное – пирсинг Синицыной. В носу и в брови. Два тонких металлических колечка вызывали у Давида панический ужас. Он боялся игл ещё больше, чем питерских мостовых.

Он представил, как Синицыну прокалывали целых два раза, да ещё и куда-то помимо ушей, и руки ощутимо тряслись.

Спасибо, что вообще пришла. Первый семестр Ирка саботировала как могла, забивала почти на все пары, кроме тех, по которым были экзамены, и ещё парочки. Наверное, тех, что ей нравились. Но Давид был неуверен. Вполне возможно, что Синицыну просто заставляли ходить на занятия. Хотя вечно довольное лицо её сияло неугасающими лучами улыбки.

На первой перемене Давид не стал её будить. Потому что спала Синицына как-то мирно, щурясь от наслаждения. И остальная группа не сильно шумела, выходя из аудитории.

Хворь послал Синицыной сообщение, потом позвонил. Успокоил нервно стучащую по полу пятку. Сколько слюни на парту пускать-то можно?!

На втором перерыве Давид сдался.

Во-первых, шею поворачивать назад устал. Сам-то он сидел в первом ряду. Во-вторых, осталось всего одна пара. А значит, у него всего полтора часа на внушение Синицыной.

– Привет, Ира, – Давид подсел к ней, игнорируя шушуканье и смешки одногруппников. Стас даже крест из ручек сложил и шепнул: «Изыди!». Очень смешно, экзорцист хренов. Себе мозги лучше бы наколдовал.