Достоевский точно приурочивает момент «оживления» Васеньки к границе Сибири, уральскому городу Екатеринбургу184. Важно, что сибирский текст в его ключевой роли «умерщвления» / «оживления» героя снова звучит из уст г-жи Хохлаковой (ее спешка с письмом продиктована стремлением сообщить братии новое чудо, совершенное умирающим старцем). Не менее важно, что он инкорпорируется в главу, имеющую принципиальное значение, т.к. именно здесь Зосима первый раз отправляет Алешу «в мир», а о. Паисий дает ему напутственное слово, в котором идейный конфликт всего романа («мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала <…> все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего» [IX; 191]).

Таким образом, всякий раз сибирский текст «Братьев Карамазовых» оказывается индикатором каких-то роковых событий: рассказ о смерти ребенка по имени Алексей (восходящий непосредственно к трагическому опыту самого Ф.М. Достоевского) предваряет историю исчезновения Васеньки на пути в Иркутск, письмо г-жи Хохлаковой, посвященное внезапному екатеринбургскому «оживлению» этого же Васеньки, интерполирует сцену прощания Зосимы с миром. Причем «фоном» внезапно постигшего Зосиму физического недуга служит внезапное появление в монастыре монаха «“от святого Сильвестра”, из одной малой обители Обдорской на дальнем Севере» (IX; 185), а точнее сказать – опять-таки в Сибири185.

Кроме того, представляется, что у стержневой в этом блоке мотивов истории сына Прохоровны есть слабое отражение в книге десятой («Мальчики»), т.е. уже ближе к концу произведения. Здесь в главе «Детвора» мимоходом рассказывается о том, что Коля Красоткин должен был присмотреть за малолетними детьми докторши, соседки своей матери Анны Федоровны. Эта соседка осталась без мужа, ибо

Появление Коли Красоткина в доме докторши объяснено тем, что более некому было присмотреть за ее детьми, т.к. в это самое время докторша с помощью Анны Федоровны пристраивала к повивальной бабке свою единственную служанку Катерину, объявившую, что «намерена родить к утру ребеночка» (X; 11).

Зачем Достоевскому понадобилось создавать дублетный мини-сюжет по отношению к истории Васеньки, сказать сложно. Р. Бэлнеп охарактеризовал его как «причудливый пример» и «изолированное происшествие»186. Не берясь оспаривать оценку американского исследователя, заметим только, что «изолированным» это «происшествие» никак не является: подобно рифме, оно соотнесено с рассказом Прохоровны, представляя собой пусть редуцированную, но, без сомнения, родственную версию последнего. Вместо Сибири здесь, правда, упомянуты азиатские реалии, но общая структура эпизода сохранена: «внесценический» герой романа отправляется на восток, где пропадает, в то время как ближайший его родственник (тогда – мать; теперь – жена) пребывает в неутешном горе. По соседству же расположен рассказ о ребенке (тогда – о смерти малолетнего Алеши; теперь – о рождении безымянного пока младенца Катерины). Похожи и детали: Васенька «вот уж год писать перестал»; доктор – «вот уже с год заехал куда-то сперва в Оренбург, а потом в Ташкент». Рождение / смерть ребенка и пересечение той черты, за которой перед русским человеком XIX в. возникали реалии какого-то