- Потому что у нее периодически обостряется гастрит, - объясняю ему с тяжёлым вздохом.

- Гастрит в четыре года? - снова смотрит он на меня, как на вселенское зло.

- Ну ты же видел ее медицинскую карту, - не удерживаюсь я от едкости. - Что же не изучил?

- Варя, - предупреждающе рычит он. - Просто ответь.

- Ну давай как-то не при всех, - развожу я руками, как бы намекая, на продавца и пару других покупателей.

- Ладно, - склоняет голову на бок Александр и решительно встаёт. - Пошли? - подаёт Маше руку.

Дочь соскальзывает с дивана и юркой мышкой подбегает ко мне.

- Я с мамой, - виновато смотрит на меня.

Целую ее в макушку и глажу по растрепавшимся косичкам. Подлизаа.

- Совершенно необязательно идти в ресторан, - говорю Швецову. - Если у тебя дома есть молоко и овсянка этого вполне достаточно.

- Я уже пообещал, - рявкает он в ответ и решительно направляется к выходу из магазина.

За столом в ресторане я стараюсь вести себя уверенно и не впадать в состояние восторженной, бедной родственницы. Но цены меня повергают в острое ощущение собственной неполноценности. Нет, ну на это просто не возможно иначе реагировать, когда одно блюдо стоит столько, сколько мы с Марьей съедаем на двоих в неделю.

- Пасту, том-ям, устрицы? - предлагает мне Швецов. - Или все-таки борщ? - с усмешкой.

Да, действительно очень долгий период наших с ним отношений в ресторанах я заказывала борщ. Просто потому что меня пугали названия и неизвестные вкусовые качества, а цен в тех ресторанах не было вовсе.

- Да, - не ведусь я на провокацию, откладывая в сторону меню. - Марье борщ, а мне пасту. Спасибо большое.

Швецов делает заказ, удивляя меня тем что берет себе тоже самое, только добавляя тарелку мясной нарезки.

Марье приносят фирменный детский сундучок от ресторана с фломастерами, раскрасками и прочими играми.

- Ну, я тебя слушаю, - откидывается на спинку дивана Швецов.

- Что ты хочешь услышать? - я моментально ощетиниваюсь. Не могу это пока контролировать.

- Историю про гастрит, - напоминает он.

- А, тут все просто, - пожимаю плечами. - Я немного не доносила дочь, потому что ухаживала за мамой. В патологии новорожденных Марье занесли стафилококк. Чтобы вылечить, шарахнули антибиотиками, - горло перехватывает, потому что перед глазами встаёт убогое детское отделение с кювезами. Вот и все… - развожу руками. - Кормление не наладили, потому что в молоке тоже был стафилококк. Была куча смесей. Ей мелкой все не подходило аж месяцев до четырёх. Спасибо твоим деньгам, - усмехаюсь. - Кое-как до полутора лет протянули. Потом я ночным оператором в такси работала. Год назад тетка устроилась в интернат и предложила устроить Марью.

Заканчиваю рассказ и чувствую, как внутри дрожит каждый орган. Мне хочется вцепиться Саше в лицо за все то, что мне пришлось пережить. Ещё больше, за то, что пришлось все снова вспомнить. Господи, ну зачем он появился? Почему не раньше, когда мне нужна была поддержка, почему именно сейчас, когда я более-менее научилась жить?

- Понятно, - хмуро кивает Швецов.

- Мам, красиво? - демонстрирует мне дочь рисунок в лучших традициях Пикассо.

- Да, Машунь, очень, - киваю ей. - Ещё кого-нибудь нарисуй. Давай, вот, солнышко желтым…

Подаю ей фломастер. Беру из держателя салфетки и встаю из-за стола.

-Ты куда? - в панике дочь мгновенно теряет интерес к игрушкам. - Я с тобой… - вцепляется мне в рукав.

- Я сейчас вернусь, - говорю тихо и целую в макушку. Мягко снова подвигаю в Марье раскраску, понимая, что сейчас сорвусь и зарыдаю. Нужно срочно где-нибудь спрятаться и там перепсиховать.